Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
В гостиную вошла горничная, и Мухтар-бей осведомился, какой кофе будут пить гости: сладкий или не очень? Гости высказали свои пожелания, и вновь наступило молчание.
В гостиной, где они сидели, был низкий потолок; одна стена имела углубление, похожее на эркер. На противоположной стене висел писанный масляными красками вид Венеции. Со своего места Омеру была видна и дощечка с арабской вязью над обеденным столом. Рядом была прибита инкрустированная перламутром полочка. Все вещи, подобно сидящим среди них людям, казалось, чего-то ждали, застыв на своих местах. Громко и уверенно тикали часы. Тетя внимательно рассматривала Назлы. «А я уселся в самом неудобном месте!» — с досадой думал Омер.
— Как вам понравилась
— Мы не очень-то успели ее рассмотреть, — сказала тетя, улыбаясь так, словно это была какая-то приятная неожиданность. — Собственно говоря, мы и приехали-то только вчера, уже ближе к вечеру. Холодно тут у вас…
— Да, у нас в Анкаре холодно, — кивнул Мухтар-бей. — Особенно сейчас. Знаете, мы сегодня с коллегами так замерзли на заседании!
— На каком заседании, позвольте узнать? — спросила тетя и тут же, заметив свою оплошность, воскликнула: — Ах, ну как же, конечно!
— На заседании меджлиса, сударыня, Великого Национального Собрания! — сказал Мухтар-бей, хотя и заметил, что тетя уже все поняла. По всей видимости, минутная забывчивость дальней родственницы не очень его удивила.
Тетя стала пунцово-красной.
— Мы знаем, сударь, как не знать! — сказала она. Потом подумала, что произнесла это так, будто придает положению Мухтар-бея слишком уж большое значение, и, покраснев еще больше, попыталась улыбнуться.
Омер заметил, что будущий тесть тоже улыбнулся. Тетя это тоже заметила, успокоилась и улыбнулась более уверенно. Улыбнулся и дядя — и вот уже все в комнате заулыбались. Горничная принесла кофе. Омер чувствовал, что неопределенное беспокойство, которое делало собравшихся в гостиной людей непохожими на самих себя, начало потихоньку их покидать. Мухтар-бей предложил мужчинам закурить, при этом не стараясь избегать взглядом будущего зятя. Дядя от предложенной сигареты отказываться не стал, чем порадовал Омера, который боялся, что дядя возьмется за свою трубку и в воздухе повеет холодком.
Чувство напряженности ослабевало. Важный разговор мог немного подождать — сначала нужно было создать более теплую и непринужденную обстановку. Воспоминания о дальних родственниках подходили для этого как нельзя лучше.
Первой затронула эту тему тетя Маджиде. Она напомнила, что мать Назлы приходилась ей двоюродной сестрой, но не упомянула, что их отцы были сводными братьями, и обошла вниманием тот факт, что отношения между ними долгие годы были весьма натянутыми из-за вопроса о каком-то наследстве от весьма дальнего родственника. (Поэтому и с Мухтар-беем она познакомилась только спустя какое-то время после его свадьбы.) Потом тетя, старательно обходя острые углы, перечислила всех общих родственников. Близкие родственники, на взгляд Омера, оказались еще более благодарной темой для беседы, чем дальние. Пока пили кофе, всех их вспомнили: кого как звали, кто когда родился и умер, кто чем болел, какие у кого в жизни были удачи и несчастья. «Когда-нибудь и я таким стану, — думал Омер. — Буду пить кофе и рассказывать о родственниках. И это после всех моих метаний! Женитьба меня обуздает… Впрочем, железная дорога уже поубавила мне гонору. Так что я к этому готов». Он все пытался подвигнуть себя на какие-нибудь свершения, но не находил в себе для этого достаточно сил. «Однажды — и не так уж много времени осталось до этого дня — я буду посиживать в тапочках и смотреть, как моя жена вяжет шерсть… Жена?» — он растерянно посмотрел на Назлы. Эта девушка, пытающаяся выглядеть непринужденно под пристальными взглядами будущего мужа и его тети, изо всех сил старающаяся не краснеть и не смущаться… Омер вдруг взял себя в руки: «Ну да, жена, что тут такого?»
Дядя стал рассказывать о своей жизни и о том, как занимался торговлей; потом с несколько вызывающим видом заявил, что бросил торговлю, потому что ею стало очень сложно
66
Глава ильче, мелкой административной единицы.
Но через некоторое время в гостиной повисла напряженная тишина. Эта тишина, наступления которой, похоже, все ждали, долго пряталась за учтивыми и веселыми фразами — и вот теперь пришло ее время. Слышно было только, как тикают часы. Казалось, все собравшиеся думают об одном: «Теперь нужно говорить о главном. Пусть начнет дядя!»
— Вы, сударь, конечно же, знаете, почему мы сюда пришли, — начал дядя. Вид у него был совсем не самоуверенный — скорее, смиренный. — Наш племянник и ваша дочь друг другу понравились и уже сговорились.
«Снова дядя начинает рубить сплеча», — подумал Омер. В таких жизненных ситуациях, когда следовало бы говорить мягко и взвешенно, дядя любил, напротив, вопреки ожиданиям собеседника, принять суровый вид и начать начистоту высказывать то, о чем хорошо бы думать про себя, но отнюдь не говорить вслух. Однажды он сказал, что это из-за того, что он терпеть не может лицемерить; однако во время каждого очередного своего приступа правдолюбия дядюшка почему-то казался Омеру особенно лицемерным.
— Сами обо всем сговорились, столковались. Оба люди разумные. Что до меня, то я бы сказал, что наше дело тут десятое. Может быть, так оно и есть. Какое право мы имеем за них решать, не правда ли? Раз уж они у нас люди разумные и… и хорошо образованные, то нам остается только признать их решение правильным.
Дядя говорил это с таким задумчивым видом, будто спорил сам с собой. Потом, решив, видимо, что зашел слишком уж далеко в своем правдолюбии, прибавил:
— Так ведь оно должно быть, не правда ли, сударь?
— Простите? А, конечно, конечно, — сказал Мухтар-бей.
— Вот поэтому я и хочу вас спросить: мой племянник хочет взять в жены вашу дочь. Даете ли вы на это свое согласие?
Мухтар-бей пришел в замешательство, словно услышал что-то совершенно неожиданное. Он ерзал в кресле, не знал, куда деть руки, и, словно ища помощи, смотрел на Назлы. Омер чувствовал себя виноватым, ему хотелось извиниться перед этим нервно шевелящим руками человеком за то, что поставил его в такое неловкое положение.
В конце концов Мухтар-бей проговорил:
— Ох, неужели теперь и она покинет меня вслед за своей матерью? — Вид у него был грустный и одинокий.
— До свадьбы, однако, еще очень много времени, — сказал дядя. Потом, решив, видимо, что Мухтар-бея нужно не утешать, а заставить думать о будущем, быстро прибавил: — И тогда пусть уж они будут счастливы, пусть будут счастливы!
Наступило недолгое напряженное молчание. Тетя вздохнула.
Дядя вспомнил, что еще нужно сказать: