Джим Хокинс на острове с сокровищами

Никатор Александр

Первоначально она досталась Хокинсу случайно, как несорт при погрузке очередной партии рабов и он тут же взял её к себе в качестве наложницы, что бы ждала его на берегу и помогала покупать и нести к шлюпкам провизию, для закупок на судно.

Потом, когда пару недель прошли в почти «семейной», как казалось Джиму, жизни — он задумался что же ему делать дальше: бросать Юаю не хотелось, такое прозвище девчушка получила случайно, от их смешного первого объяснения кто есть кто и что он хозяин, а она рабыня: Ю-ай-ю и тычки пальцами в грудь.

Юаю была худой и длинноногой, ростом

почти с самого, возмужавшего, за время плавания и прилично вымахавшего ростом и расширившейся грудной клеткой, Джима. Девчушка имела плоскую грудь и огромнейшие глаза, почти на четверть лица.

Всегда ходила лишь в небольшой набедренной повязке и отказывалась прикрывать грудь, вызывая этим раздражение европейского подростка. Часто смеялась и неплохо, хотя и по своему, танцевала.

То, что она никогда не отказывала в близости Джиму, особенно его радовало и юнга всё время думал как можно будет тайком провести её на «Саффолк» и сбежать вместе в Англию или Ямайку, что бы вдвоём начать поиски по карте острова с сокровищами, зарытых там капитаном Флинтом, кладов.

Варианта никакого реалистичного он придумать так и не смог, и зная что вскоре его корабль вновь возвращается в колонии, что бы сопровождать девять судов в очередном караване работорговцев, совершенно пал духом.

В один из последних дней перед возвращением на Ямайку, Хокинс увидел отряд местных женщин, что шествовали в походной колоне, с кинжалами на поясах и ружьями за плечами.

Три десятка темнокожих дев с ружьями так поразили Джима, что он спросил об этом у Толстого Снэйка, с которым поддерживал постоянные деловые отношения и сбагривал через него какие безделушки, что остальные юнги воровали на берегу или ещё каким образом доставали.

— Амазонки… Здешние! — хохотнул боцман и облизываясь, стал и сам разглядывать шествующих важно туземных дам. — Воительницы гвардии короля. Говорят, что особо лихие и невероятно опасные — настоящие дикие кошки! Но другие люди, не менее осведомлённые о делах здесь творящихся, упирают что это что то вроде местных жриц или любовниц короля, показуха, одним словом и на самом деле они никуда и никогда не выходят на войны!

— И кто прав? — спросил Хокинс у Толстого Снэйка.

— Понятия не имею! — честно ответил юнге боцман. — И главное — совершенно не желаю проверять ни одну версию! Если они сами обидчику своему голову не отрежут, может местные телохранители вождя, за них мстящие, с этим уж точно справятся. Ну их! И с рабынями на берегу — весьма сладко спится!

Боцман хохотнув толкнул в бок Джима, тот ему ответил тем же и оба отправились на свой корабль в шлюпке, из которой им уже минуту кричали что бы они в неё скорее залазили.

Следующие дни Джим как заведённый всё пытался придумать как протащить Юаю на «Саффолк», но вскоре сдался: незаметно скрыть туземную женщину на судне было невозможно!

Если офицеры могли, при негласном разрешении капитана, взять себе рабыню в услужение, хотя бы в водах колоний, то юнгам или матросам такое совершенно не светило.

Ночью, за пару суток до отплытия на Ямайку, Хокинс увидел что какой то быстроходный шлюп пополняет свои припасы на берегу, а его команда,

примерно из восьми человек, деловито общается с Толстым Снэйком, ведя какой свой привычный обменный торг.

— Кто это? — поинтересовался Джим у боцмана, когда тот проходил мимо.

— Понятия не имею!

— Чего хотели?

— Пороха и пистолеты, если есть. Предложил рому и пули, взяли!

— И всё же — кто это такие?

— Какое нам дело? Платят. Сами плывут в Европу, на Мадейру, а потом в Бристоль. Соотечественники, дери их черти за ногу! Помощь, поддержка и всё тому подобное…

Далее Хокинс действовал со скоростью молнии: сам подошёл к команде шлюпа и узнал есть ли у них пара мест до Бристоля, и получив согласие их с Юаю принять — дал три шиллинга задатка и пообещал остальные двенадцать, когда погрузятся.

Потом на шлюпке отправился на «Саффолк» и стал собирать свой нехитрый скарб, сговорившись с Толстым Снёйком что тот поможет ему покинуть судно, за два десятка шиллингов серебром и скажет что Джим, если офицеры начнут активно искать юнгу, что было сомнительно, что Джим бредил Либерталией и мечтал на неё отправиться.

В кубрике «пороховых обезьян», после того как были вытащены из укрытия в судовом гальюне карта и заначка — Джим странно для всех присутствующих мальчишек попрощался с ними, особенно с Клопом, который расплакался при этом и подарив хнычущему, бормочущему малышу, тихо, в уголке, что бы остальные не видели, шёлковый свёрток с золотым дублоном и десятью шиллингами, Хокинс вскоре оказался на верхней палубе «Саффолке», где его уже поджидал Толстый Снэйк.

Побег с королевсткого военного корабля был большим риском, но все последние события укрепили Хокинса в мысли что уже давно ему пора бросить службу, с её рисками увечий в боях или мучительной смерти и как можно скорее заняться заполученной им столь неожиданно пиратской картой: её расшифровкой и нахождением сокровищ капитана Флинта и команды морских разбойников с «Моржа».

Юаю была забрана из береговой хижины, скорее землянки в лесу у берега и без объяснений погружена в шлюп, что уже готовился к отплытию.

— Ты уже обзавёлся здесь туземной жонкой? — удивился шкипер шлюпа проворству Джима, которому было на вид не более четырнадцати лет. Но пожав плечами лишь кивнул и скомандовал. — Всё! Пора! Нас ждут доступные, горячие и томные андалузийки, и тёплое море у Гибралтара! Хватит кормить москитов у этих чёртовых берегов!

Первые двое суток после побега всё было как обычно, лишь теснота в шлюпе несколько мешала нормальным, привычным на берегах Дагомеи, отношениям Джима с его Юаюй.

Однако на третий день, широкоплечий, заросший бородой «лопатой» шкипер — внезапно потребовал с подростка новую оплату, за еду и воду, говоря что он согласился на старую сумму лишь что бы их довезти на указанное место, но никак не кормить в пути.

Отчасти это было правдой, ибо Хокинс, в великой спешке устроив свой побег, совершенно позабыл о припасах в пути и надеялся где ими разжиться, когда они окажутся на стоянке.

Однако шлюп всё плыл и плыл, и пока не было видно когда он сможет пристать к берегу и будет ли там вода и пища.