Джим Хокинс на острове с сокровищами
Шрифт:
Когда старшаки начали, видимо это было привычным их вечерним развлечением, рассказывать кто как и когда уже «пользовал» Клопа и что ему предстоит ещё долго, несмотря на все неудачные попытки мальчика пару раз уже залезть в петлю, Джима внезапно захлестнула какая то ранее невиданная и никогда не испытываемая им злость, агрессия, злоба.
Злоба на себя и своих родителей, что его, также как униженного многими, совсем крохотного Клопа — выбросили прочь из дому, чёрти куда, в какую жизненную пропасть! Ярость на то, что он не смог ничего сделать что бы спастись, в том числе до того как попал на
Вскочив, словно пружина, со своего места — Джим бросился к гамаку где возлежал рассказывающий очередную любимую байку о Клопе, старший из мальчишек юнг, который ранее и объяснял новенькому его положение в группе корабельной прислуги.
Джим, ещё когда размещался на новом месте, на циновке на полу, узнал от таких же как он «младших» — что примерно треть мальчиков, среди «пороховых мартышек» — это беспризорные побродяжки или малолетние преступники, которых продают как их родители, так и судебные чиновники, что бы продолжать получать на них довольствие из казны и немного монет, от флота, за очередного малолетнего раба доставленного флоту для службы.
Все нынешние «старшаки» были из Лондона и ранее грабили пьяниц у трактиров или попрошайничали.
Они довольно быстро сдружились и по слухам, впрочем ими самими и распространяемыми, просто однажды ночью завалили всех прежних старшаков, перерезав их как свиней.
Теперь они были главными среди мальчишек и на своей территории, в кубрике юнг, отрывались по полной.
Как можно было незаметно и безнаказанно перебить хотя бы пару юнг — оставалось загадкой для новичка, но именно подобные байки ему рассказывали самые младшие из «пороховых обезьян».
Однако и у Джима, благодаря береговым пиратам из «адмиральской команды», были кое какие навыки выживания.
«Бородачи», бывшие пираты, советовали ему всегда стараться атаковать первым, особенно если врагов много или они больше его по габаритам: первый удар даёт возможность сравнять силы сторон.
Если постоянно унижают, есть шанс что так будет и далее, а то и хуже: лучше дерись, получишь возможность почётной смерти, в драке — вечному унижению и отношению к себе как к собаке.
И ещё: многие кто любят насиловать или избивать слабых — большие трусы, и их самих можно хорошим резким ударом быстро запугать. Главное это обязательно попытаться сделать!
Крови, после виденных им боен на берегу, когда «бородачи» добивали моряков спасшихся от бури из затонувших кораблей — Джим совершенно не боялся, а всякие странные культы, с отрезанием голов и их последующей варкой в котлах, что он успел понаблюдать в исполнении тройки сбежавших негров рабов из шайки своего отца — сделали Джима гораздо более крепким духом, чем он даже сам ранее думал, и нечувствительным к рискованным поступкам.
Если полчаса назад, когда его лишь привели на корабль и кинули в грязный вонючий кубрик юнг, он готов был расплакаться и отдать всё,
— Ты чего, тварь?! — заорали на новичка все старшаки в гамаках. — Лежать вонючка! Место! Знай своё…
Джим схватил уже не горевший переносной фонарь и держа его в руке, подскочил к еле выпрыгнувшему со своего гамака, самому разговорчивому из старшаков и с размаху ударил того по голове фонарём, так что стекло лопнуло в лампе и добавило к огромной шишке и синяку, ещё и порез, на голове жертвы внезапной атаки Джима.
— Что?! Почему?! Да какого… — орали в панике старшаки, в полутьме спрыгивая в истерической спешке со своих гамаков. Далее началась драка.
Проблема «местных» оказалась в том, что Джим не был тихоней с берега, которого «лихие юнги» могли запросто запугать своими рассказами.
Он видел резню, в исполнении бывших пиратов «бордачей», получал ежедневные тумаки от отца, таскал тяжеленные лари и ящики с потерпевших крушение судов до таверны «адмирал Бенбоу». Может мальчик и не был очень атлетичным, но и слабаком он совершенно точно не считался.
Спрыгнувшие на пол старшаки получали немедленно удары потухнувшей лампой по голове и плечам, и с воплями, в основном от ран от порезов лопнувшим толстым стеклом, падали на пол.
Вначале их никто не трогал, но потом Клоп, а вслед ему и остальные там ранее располагавшиеся «нижние юнги», с воем начали сами щипать и кусать своих прежних мучителей, бить их и всячески руками и ногами, мешали встать им на ноги — пока Джим продолжал избиение старшаков почти что в полной темноте, полагаясь скорее на память, где кого он ранее видел прежде чем началась катавасия, чем на остроту зрения.
— Суки, твари — сокрушу! На части резать буду! Сожгу живьём! Кишки через горло… — орал подросток как невменяемый услышанные им от взрослых ругательства и угрозы.
Джим впал в некое бешенство, и готов был бить и убивать, от страха впрочем, что если он сейчас остановится, всё это будут проделывать уже с ним самим.
— Всё, всё! — раздалось откуда то снизу. — Они готовы! Всё!
Это самый маленький из юнг, Клоп, сейчас вскочил на ноги и отбежав подальше в угол, что бы не попасть под раздачу лампой, предлагал Джиму прекратить избиение.
Оказалось что старшаки сильно избиты и их сдерживают внизу на полу прочие, к их группировке не относящиеся, мальчишки бывшие в кубрике.
— Запомните! — громким шёпотом проговорил Джим, когда с помощью Клопа ему удалось всё же зажечь лампу, предварительно вновь налив в неё остатки масла бывшие в крохотном глиняном кувшинчике. — Запомните скоты — никто больше не тронет малого! Ни вы, ни кто из матросов — кишки выпущу! Гальюны сами начнёте чистить и как все, по очерёдности! Я, на берегу, людей резал десятками, с меня станется! Рыпнетесь, я вас, как прошлых старшаков вы сами — на части разделаю, а потом в котёл к кашеварам на камбузе кину. Ам!!! И никто вас и не найдёт! Пропали куда то — сбежали!