Джим Хокинс на острове с сокровищами
Шрифт:
— Запомни пацанёнок! — тарахтел огромный, широкоплечий и брюхатый бомбардир, в красной косынке. Голый по пояс, в коротких рваных штанах и босиком. — Мы не затем в спешке возвращаем эти многотонные «детки» на их прежние места, после каждого выстрела, срывая себе спины тысячами, ежегодно, клянусь святым Патриком — что бы какая мелкая сволочь, из юнг, опаздывала с очередной посылкой с порохом. Ты меня понял?! Ещё раз опоздаешь — отдам капитанскому кобелю! Вначале на поругание, а лишь потом — на завтрак!
Все вокруг заржали, в том числе и бывшие рядом старшаки из числа юнг и пока в спешке готовился очередной смертельный залп с орудийных палуб английского судна, Джим уже вновь бежал наверх по трапу, к пороховому погребу.
Вот тут он наконец и понял что такое бой! Грохот, оглушающий до одури, когда словно бы всё судно сжавшись резко взрогнуло, а шум был произведён такой, что новичка буквально подбросило и ударило о переборки. Звук стал ощущаться физически, как огромная каменная кладка в которую влетаешь головой со всего размаха. Хокинс одурел от страха и того, что его внутренности, как казалось сейчас самому Джиму — начали водить хоровод.
До порохового погреба подросток добрался уже почти что на четвереньках, его даже несколько раз понемногу рвало: то ли от неописуемого грохота, слышимого им недавно, то ли от напряжения самого боя.
По пути обратно старшаки пару раз отвешивали ему пинки, но на что большее не решились, видимо сражение занимало всё их время и отвлекаться на полноценную месть новичку его уже не оставалось.
При возвращении Джима на нижние палубы, с очередной порцией пороха, подросток вынужден был сперва выдержать очередной орудийный залп вблизи от себя, когда грохот был ещё сильнее второго и тем более первого, услышаного им ещё в пороховом погребе «Саффолка» и всю нижнюю полутёмную палубу почти полностью заволокло дымом.
Потом Джиму пришлось отпрыгивать к переборкам от одной из пушек, что после своего выстрела внезапным отскоком чуть было не задавила его, когда он попытался сократить путь и пробежать ближе к её орудийной команде.
И в довершении, когда Джим всё ещё бежал к указанным ему орудиям для снабжения их порохом — раздался странный далёкий свист и почти тут же, словно кто резко разорвал ткань у самого его уха: необычный, непривычный уху Хокинса, звук огромных «молотов-ядер», что сокрушили доски его собственного корабля и пробив обшивку и переборки, вторглись в нутро «Саффолка».
Тут же на Джима повалился какой то незнакомый моряк, с окровавленным лицом и отсутствующей левой рукой, которую прямо сейчас, при Джиме, ядром и оторвало.
Мальчик юнга, тот самый, которого Джим уже дважды избивал, глава старшаков кубрика «пороховых обезьян» — свалился грудой мяса, с мигающими глазами на сохранившейся в целости голове и буквально в секунды истекал кровью.
Видя этот фарш, ранее бывший его самым лютым ненавистников на судне, Джим было впал в ступор.
Однако пинок ближайшего бомбардира привёл его через секунду в чувства и он побежал далее, к своей цели.
Его неудачливого «коллегу» уже сбрасывали палками и баграми за борт, прямо через орудийный порт.
Артиллеристы кричали что следует скорее сбросить «мартышку», что бы не подскользнуться на его выпущенном дерьме и самим не угодить в лапы дьяволу.
Уже добегая до орудий указанных ему к снабжению, новичок наконец осознал почему палубы и переборки чаще всего красят на военном корабле в красный цвет или в зелёный: что бы обилие пролитой крови в бою не так сильно бросалось в глаза. Красные цвета повсюду позволяли немного пригасить первые шокирующие впечатления и обыденность их на подобном судне, не заставляла сердце слишком часто биться.
Когда убивали кого у тебя на глазах — это был шок, но он вскоре проходил, сменяясь новыми, более свежими впечатлениями. Нередко ещё более яркими…
Получив очередную угрозу от орудийных команд которым он принёс порох, юнга Джим Хокинс опрометью бросился в обратный путь, снова к пороховому погребу «Саффолка».
Кто то из моряков и бомбардиров молился, кто то молча, до крови кусал свои губы. Однако иные хохотали, как безумные или громко, шумно веселились, словно бы на некоем весёлом празднике, где сплошь удовольствия и награды.
Новичку вспомнились «бородачи», что грабили вместе с его отцом потерпевшие крушения суда и их рассказы о том, что в схватке, абордаже или пушечных пострелушках — у каждого свой способ снять напряжение боя: смехом, криком, пританцовыванием на месте, слезой или молитвой, укусом себя за губы или руки, в общем каждый сам старается как удачнее приноровится к тому аду в котором сейчас поневоле или добровольно участвует.
После пары очередных орудийных залпов, когда Джим подпрыгивал на месте и ждал с ужасом «ответа» по их собственному кораблю, внезапно наступило тягостое молчание, ожидание чего то и ещё через мгновение, кто из офицеров уже орал: «Юнги, «мартышки» — на верхнюю палубу! Они сдались и готовы к нашему осмотру. Вперёд скоты малолетние, докажите что мы не зря вас тут кормим!»
Вскоре полтора десятка юнг уже стояли на верхней палубе «Саффолка» и наблюдали открывшуюся им здесь картину: одно голландское судно, слегка в дыму, уходило вглубь гавани порта, из которого видимо и пыталось прорваться. Второй корабль голландцев уже пошёл ко дну и сейчас была видна лишь его широкая корма, куча различного судового мусора вокруг корабля и несколько десятков людей, машущих руками и криками призывающих им помочь. Третий голандский корабль стоял рядом с «Саффолком» и спустил свой флаг.
Сдавшееся голландское судно было втрое меньше, на глаз, корабля где сейчас находился Джим и видимо пострадало в средней степени, по сравнению с убежавшим назад в порт или затонувшим, своими «коллегами».
На шлюпках были отправлены несколько команд для обыска. Бомбардиры англичан перезаряжали пушки и офицеры «Саффолка» предупреждали противника, что если тот проявит подлость или попытается сбежать — будет уничтожен на месте залпом в упор, который так культивировали на своих кораблях многие английские адмиралы.