Джинкс
Шрифт:
Джинкс остановился.
– Чего ждешь? – взревел Бергтольд. – Пошли!
– «Н-никогда не сходи с тропы», – пролепетал Джинкс. Это правило каждый ребенок Урвальда затверживает, едва научившись ходить.
– Ну а мы с нее сходим! – Бергтольд сцапал Джинкса за грудки, двинул его в ухо, потом в другое и сволок с тропы.
Джинкс забился в руках отчима. Оставлять тропу было неправильно. Тропа и прогалины Урвальда принадлежали, да и то еще как сказать, людям. А все остальное – деревьям. И всякий, кто решался покинуть тропу, был обречен.
Бергтольд еще раз стукнул Джинкса, толкнул что есть мочи и погнал в лес. Джинкс шел, уши его горели. Пробирался сквозь густой сумрак Урвальда, а Бергтольд время от времени подталкивал его то влево, то вправо, заставляя огибать новое огромное враждебно настроенное дерево, и Джинкс думал: отчим хочет запутать меня, чтобы я больше не смог отыскать тропу.
– Стой!
Джинкс остановился сразу, не желая получить очередную оплеуху. Может, Бергтольд надумал убить его?
– Сядь и сиди на месте, пока ночь не придет, а не то пожалеешь, что народился на свет.
Об этом Джинкс и так уже жалел. Однако сел на моховую подушку – там, где велел отчим. И почувствовал, как из земли сочится недовольство Урвальда.
– Вот и ладушки. Покедова.
Бергтольд повернулся, чтобы уйти. И застыл, озираясь, на месте. Пошел было в одну сторону, но остановился, вернулся назад и двинулся в другую. И снова вернулся.
Покосился на Джинкса.
– Ты, того, случаем, не помнишь, откуда мы пришли?
– Нет, – ответил Джинкс.
– Ага, – промолвил Бергтольд. И покивал сам себе, словно размышляя о чем-то.
«Заблудился, – подумал Джинкс. – Мы оба заблудились».
– Хотя в какой стороне тропа, я, кажется, знаю, – отважился сказать он.
– Ага! Ну, и чего ты расселся, как дурак, на земле? Показывай дорогу, мальчишка!
Джинкс торопливо поднялся и пошел. На самом деле никакого понятия, где тропа, он не имел. Но, по крайности, шагать с Бергтольдом за спиной казалось ему безопаснее, чем сидеть одному в угрожающем сумраке Урвальда. А возможно, еще и под взглядами оголодавших тварей, которые прячутся среди ветвей.
Обогнув огромный, весь в наростах древесный ствол, Джинкс как раз в какую-то тварь и врезался – и завопил с перепугу.
– Успокойся, мальчик, я тебя не съем, – сказала тварь.
И поскольку в Урвальде такие слова услышишь нечасто, Джинкс успокоился. Тварь оказалась мужчиной – высоким, худым, со спутанными волосами, желтыми глазами и бородкой клинышком. Одет он был в длинную пурпурную мантию. Босые узловатые ступни, а в руке корзинка с ягодами омелы.
Чародеев Джинкс еще не встречал. Все говорили, что у них длинные белые бороды, а не короткие, каштановые и заостренные. Однако волшебство прямо-таки истекало из этого мужчины – волны волшебства, сильные, как биения жизни, исходившие от деревьев, что стояли вокруг.
– Вот, гуляю с моим мальчишкой по лесу, господин, – сказал отчим Джинкса, слишком поспешно и даже не поздоровавшись.
В Урвальде распространяться о своих делах не принято, и потому нос чародея дернулся, словно различив дурной запашок вранья.
– Слишком позднее время, чтобы сходить с тропы, – промолвил он.
– Так надо ж научить мальчишку отыскивать дорогу в лесу.
Нос чародея дернулся снова. В этом лесу научиться отыскивать дорогу невозможно – можно только не соваться в него.
– Кое-кто бросает в лесу своих детей, – заметил чародей. – Если находит, что кормить их слишком хлопотно.
– Ну, не своих же родных! – сказал Бергтольд. – Пасынков – это да, о таком я слыхал.
Взор чародея заволокла темная пелена неодобрения.
– Если берешь в жены мать, принимай и детей.
– Да я-то его мать в жены не брал, – обиженно сообщил Бергтольд. – Она не один уж год как померла. Я взял за себя бабу, которая приходилась женой мужику, который был мужем вот его матери. На этом мальчишке проклятье лежит, – кто берет его к себе, тот помирает.
– Ну на самом деле вполне нормальный для Урвальда уровень смертности… – и чародей взглянул на Джинкса так пристально, что тому захотелось куда-нибудь спрятаться. – Вообще-то мне как раз нужен мальчик. Я возьму его.
– Вы хотели сказать «куплю», – поправил его Бергтольд.
– С проклятием в придачу?
– С проклятием-то он куда дороже стоит!
– Говоришь, всякий, кто берет его к себе, умирает?
– Так, оно же вам, глядишь, и на руку, – сказал Бергтольд. – Ну, там, врага при случае извести…
Чародей вздохнул.
– Хорошо. Плачу серебряную полушку [3] .
– Полушку? За такого мальчишку – да жалкую серебряную полушку? – Бергтольд приосанился. – За мальчишку с таким полезным проклятием? Обижаете, господин!
По лицу чародея скользнул отсвет опасного гнева, и Джинкс бросил на отчима нервный взгляд. Бергтольд был, как и всегда, испуган и зол, но по страху его пробегала зыбь жадности.
3
Полушка – мелкая разменная серебряная монета.
– Серебряная полушка – хорошая цена за мальчишку с проклятием, – сказал чародей.
Где-то за спиной Бергтольда раздался треск – такой, точно отвалившийся от дерева сук переломился под очень большой ступней. Джинкс тревожно вгляделся в пугающий мрак. Однако отчим его был слишком возбужден и ничего не услышал.
– Такой мальчишка стоит три серебряных полушки – самое малое! – заявил он.
Для Джинкса это было большим сюрпризом: Бергтольд с Коттавильдой неустанно твердили ему, что он и гнилого капустного листа не стоит.