Джинкс
Шрифт:
И еще, она говорила на языке, которого Джинкс прежде не слышал. Симон тоже говорил на нем, и Джинксу пришлось какое-то время вслушиваться в их беседы, пока он не начал понимать. Они обсуждали на этом языке то, что не предназначалось для его ушей. Джинкс слышал, как они разговаривают, – а временами и спорят, – о каком-то месте под названием Са`марра. «Где бы оно могло быть?» – гадал Джинкс.
– А где София? – спросил он однажды, когда она провела в доме три дня и вдруг исчезла.
– Ушла, – ответил Симон.
– Куда?
– Домой. К себе домой.
– Почему она не живет здесь?
– Твое ли это дело? – поинтересовался Симон.
– И как же она сюда попадает? Через дверь не проходит, всегда появляется из твоих комнат.
– Ну, значит, должно быть, именно так она сюда и попадает, верно?
– Но из твоих покоев нет двери наружу.
Снаружи Джинкс уже изучил дом Симона досконально.
– Тогда, наверное, она в окно пролезает, – предположил Симон.
– У тебя там тайный ход есть?
– Если я расскажу тебе о нем, он перестанет быть тайным.
– Я думаю, она сюда по волшебству попадает, – сказал Джинкс.
– Очень на то похоже, не так ли? А вот я думаю, что тебе пора подмести чердак.
О чердаке Симон вспоминал, когда ему надоедали вопросы Джинкса.
Джинкс не сомневался, что в южном крыле творится магия и что там же кроется тайна появлений Софии. Чем меньший страх испытывал он перед чародеями и ведьмами, тем сильнее разгоралось в нем любопытство. Но Симон никогда не забывал запирать запретную дверь. Джинкс пробовал заглянуть за нее через магический кошачий лаз, однако тот понимал, что Джинкс – не кошка, и не желал перед ним открываться.
Однажды – Джинксу тогда уже исполнилось восемь – они отправились втроем на прогулку по Урвальду. Они это часто делали. Прежнее ощущение Джинкса, – будто Урвальд тянется к нему, намереваясь схватить его, всосать в себя и проглотить, – теперь переменилось. Теперь он чувствовал, что лес принимает его, облекает собою, как если бы он и пуща были частью одного огромного живого существа. Он больше не боялся сходить с тропы – по крайней мере, когда рядом были София и Симон. Если остаешься на тропе, тебя защищает от чудищ, да и от других людей тоже, Соглашение о Пути. Но постоянно находясь под защитой, невозможно отыскать ничего нового.
Поэтому во время прогулок все трое то и дело соступали с тропы, углубляясь в чащобу Урвальда.
– Урвальд – это не только деревья. Люди – точно такая же его часть, – заметил во время той прогулки Симон.
– Когда-то люди умели разговаривать с деревьями, – отозвалась София. – Я читала об этом. Понимали их язык.
– Ну, мы и сейчас немножко понимаем его, – сказал Симон. – Деревья разговаривают, шелестя листьями.
София улыбнулась Симону, однако Джинкс видел, что она ему не поверила. Да и он не поверил. Деревья же не могут шелестеть листвой сами, для этого ветер нужен.
– Похоже, для разговора с ними требуется почтительность, – сказал Джинкс.
– Почтительность к кому? – спросила София.
– Просто почтительность. А еще я думаю, что необходимо знать, как их слушать.
– Листья? – удивилась София.
– Я думаю, что прислушиваться нужно к корням, – ответил Джинкс. – Если хочешь услышать разговоры деревьев.
– Глупости, – сказал Симон. – К корням прислушиваться невозможно.
София улыбалась, и по форме ее мыслей Джинкс видел, что и она, и Симон посмеиваются над ним.
– Так или иначе, вот уже сотню лет у нас ни одного Слышащего не было, – сказал Симон. – Если они вообще когда-нибудь существовали.
– Ты это о людях, которые беседовали с деревьями? – уточнила София. – Я читала о них.
– Миф, – отрезал Симон.
Джинкс немного поотстал. Ему хотелось проверить свою догадку насчет того, как переговариваются деревья. Симон и София пошли дальше, беседуя на том, другом языке, слова которого неизменно звучали в устах Симона так же странно, как слова урвийского в устах Софии. «Пусть себе идут», – подумал Джинкс. Его куда больше интересовал лес.
Ветер шевелил листву, однако деревья видеть этого не могли, ведь так? Глаз-то у них нет.
Две ветви терлись одна о другую, создавая звук, похожий на человеческий голос. Джинкс почти различал какие-то слова, но было скорее похоже, что они поднимаются снизу, проходя через его босые ступни. И он зарылся пальцами ног, обретя сходство с пускающим корень деревом, в палую листву, которая постепенно перепревала в почву.
Теперь он слышал деревья довольно ясно. Они бормотали что-то о личинках, которые подъедали их корни. Рассуждали о дожде и лете. Им был интересен грунт. И солнечный свет, получить который в Урвальде очень трудно – если, конечно, ты не стар и не высок. А еще они говорили о… о боли.
Боль подступала с закраины Урвальда. Где она находилась, эта закраина, Джинкс не знал. Интересно, на что она похожа и что лежит за нею? Он поглубже зарылся пальцами в почву. Боль была далеко отсюда, очень далеко. Она…
Пахнуло грязной псиной. Джинкс поднял взгляд от земли. Волколаки. Трое. Почти с человека ростом, двуногие. Они смотрели на Джинкса и ухмылялись, скаля острые, точно ножи, желтые клыки. И когти их были такими же острыми. Волколаки двинулись к Джинксу. Он открыл рот и пролепетал: «Помогите». Получилось как-то уж очень тихо.
Волколаки изрыгали ярко-красные всполохи алчности и веселья.
Джинкс отступил на шаг. Волколаки шагнули вперед.
Он попятился еще на несколько шагов. Волколаки, ухмыляясь, последовали за ним.
Джинкс развернулся и побежал. Он слышал, как волколаки бегут следом. Чувствовал затылком их жаркое дыхание. Один из них играючи шарахнул его когтями, глубоко пропоровшими кожу. Джинкс прибавил ходу. Волколаки без особых усилий держались с ним вровень.
Он хотел позвать на помощь, но дыхания хватало только для бега. Он знал, что волколаки способны бежать куда быстрее, чем он. И дольше. Сейчас они всего лишь забавлялись, ожидая, когда он свалится от усталости. А это случится скоро. Легкие Джинкса уже горели от стараний заглотнуть достаточно воздуха, чтобы хватило для продолжения бега.