Джинкс
Шрифт:
– Не перестанешь приставать, я тебя и вправду возьму.
Именно этого Джинкс и хотел, но в словах Симона прозвучала угроза.
Несколько месяцев спустя Симон вернулся домой с обожженным лицом и лиловато-зеленым облаком отчаяния вокруг головы. Джинкс спросил, что случилось.
– Ничего, – резко ответил Симон. – Занимайся своими делами.
Однако уклончивость мыслей Симона наводила Джинкса на подозрения, что происходящее как-то связано с Костоправом. Уж не с ним ли сражался Симон?
Когда Симон выводил Джинкса из себя, тот уходил к Дальновидному Окну и разговаривал с девочкой в красной накидке. Окно часто показывало ее, но только издали. Воображению Джинкса рисовались кудрявые золотистые волосы и небесно-синие глаза (которых он сверху видеть не мог – мешал чепец). Девочка очень ему сочувствовала (так он себе представлял).
– Он ведь и вправду может рассказать мне, как что делается, – пожаловался ей Джинкс после особенно неудачного урока магии. – А он только лается и считает, что я должен понимать, о чем он толкует. Он знает, как творить волшебство. Что, трудно ему просто взять и рассказать?
– Какая несправедливость! – сказала в воображении Джинкса девочка в красной накидке.
– На днях говорит: «Почему это ведьмам околдовывать живых людей легче, чем чародеям?» А я говорю: «Не знаю». И жду, что он мне это скажет, так? А он: «О, я думал, ты мне скажешь». А я ему: «Ну, так почему же?» А он: «Не знаю». Я и говорю: «Как же я могу это знать, если ты не знаешь?», – а он гнет свое: «Я думал, может, ты сам пораскинешь мозгами». Интересно, как это я ими буду раскидывать насчет того, чего и он-то не знает?
– Не понимаю, как ты с ним уживаешься, – удивилась и даже, кажется, восхитилась девочка в красной накидке.
– Да нет. Обычно он не так уж и плох, – сказал Джинкс. – Недавно подарил мне талисман, который будет оберегать меня в лесу.
– По-моему, ты ужасный храбрец – надо же, в одиночку по Урвальду ходишь! – сказала девочка.
– Да ну, чего там. Я его не боюсь. В конце концов мы же в нем живем, верно?
– Да, и потому знаем, что его стоит бояться, – сказала девочка.
Джинкс проводил много времени в лесу, зарывшись пальцами ног в землю и слушая древесные корни. Мысли корней копошились вместе с червями и личинками, всасывали влагу и старались обогнуть муравейники. Но все-таки это была какая-никакая компания. Людей – и всех прочих живых существ – деревья звали «Торопыгами». А Джинкса – «Слышащим». Это были не совсем слова – только общие мысли и самые близкие соответствия, которые Джинксу удалось отыскать в человеческой речи.
Торопыги им были не особенно интересны, однако деревья время от времени упоминали о них, как о надоедливых докучниках, мнущих корневые волоски, – имея в виду и Странников, ходивших по тропам, и волколаков, кравшихся под светом луны, и вампиров, притворявшихся Странниками, и троллей, которые ломились сквозь Урвальд, не заботясь о том, что могут сломать чьи-то ветви или ободрать кору.
Обрывки этих историй действовали Джинксу на нервы. Но ему хотелось побольше узнать о мире. И потому он забредал в лес все дальше и дальше, неизменно заботясь о том, чтобы запомнить обратную дорогу к дому Симона, всегда прислушиваясь, не доносятся ли откуда говорящие об опасности шаги или шорохи.
Однажды он застал деревья в сильном расстройстве: какие-то Торопыги прямо у тропы рубили на дрова упавшие деревья, и не те, что следовало, – хорошие старые стволы, которые деревья собирались сами употребить в пищу. Урвальд гневался.
Джинкс с хрустом пробрался сквозь подлесок к тропе. Артель Странников разбила возле нее лагерь и деловито рубила топорами поваленные деревья.
– Остановитесь! – крикнул Джинкс.
Странники обернулись на крик.
– Это парнишка того чародея, – сказал на своем языке, и сказал не по-доброму, один из них, мальчик.
Джинкс вскарабкался на огромный мертвый ствол, тот, который рубил мальчик.
– Это дерево трогать нельзя. Возьмите вон то, оно молодые побеги придавило, – и Джинкс ткнул в него пальцем.
– Кто научил тебя языку Странников? – поинтересовалась одна из женщин.
– Вы же и научили, – ответил Джинкс. – Но это не важно. Важно, чтобы вы не рубили это дерево, а то Урвальд рассердится и придумает для вас страшную месть.
– Это кто же так говорит? – спросил мальчик.
– Урвальд говорит, – ответил Джинкс. – Обрубите ему ветви – сами без рук и ног останетесь. Так сказали деревья.
– Вот так диво, он с деревьями разговаривает, – фыркнула женщина, однако направилась к другому мертвому дереву, волоча за собой топор.
– Только не пораньте молодые побеги, – предупредил Джинкс других потянувшихся вслед за ней Странников.
– Раскомандовался, будто он и сам клятый чародей, – пробормотала женщина.
Мальчик остался с Джинксом.
– Тебя как зовут?
– Джинкс. А тебя?
– Толливер. Сколько тебе лет?
– Одиннадцать, – ответил Джинкс.
– Врешь! Это мне одиннадцать. А ты малявка.
– Мне исполнилось одиннадцать в день зимнего солнцеворота, – впрочем, Джинкс и вправду был поменьше Толливера. Это его встревожило.
– Как это тебя злой волшебник изловил? – продолжал расспрашивать Толливер.
– Да просто встретились однажды в лесу. И он не злой.
– А зачем ты ему? Он кровь твою пьет?
– Чародеи крови не пьют, – объяснил Джинкс. – Кровь пьют вампиры.
– Но для заклинаний-то они ее используют, так? Чародеи используют людскую кровь, и печень, и много чего еще в заклинаниях, про это все знают.