Джинн и Королева-кобра
Шрифт:
— Я собираюсь стать консультантом для тех, кто загадывает желания, — сказала Агата. — Чтобы бедные мундусяне не тратили три желания впустую. Согласно Багдадским законам, сам джинн, который будет выполнять желания, не имеет права давать людям советы. Поэтому любой добрый джинн наверняка даст мою визитную карточку тому человеку, которому он даровал желания. Ведь ему самому будет приятно, если этот мундусянин пожелает в итоге что-нибудь достойное, да и совесть его будет чиста. Поскольку совершенно ужасно, когда ты обязан выполнять всякие вредные или злобные желания.
Джон был готов заранее подписаться под любым словом Агаты. Однако в данном случае она и вправду предлагала вполне дельную вещь.
Филиппа с улыбкой наблюдала за братом. Она одобряла его увлечение Агатой, но хотела — для его же блага, — чтобы его чувства были чуть менее очевидны. Сама она считала, что никакой консультант по желаниям не будет нужен, если в школах людей обучат грамоте, как положено. Дело-то нехитрое: надо просто говорить именно то, что имеешь в виду. Но Филиппа решила оставить эти соображения при себе, чтобы не обижать гостью.
Джонатан Манней сказал, что всецело разделяет принципы Агаты и именно поэтому решил стать психиатром.
— Я полагаю, что способен выслушивать людские проблемы, — сказал он. — А затем улаживать их с помощью джинн-силы. Анонимно. Ну, приходит кто-то ко мне на прием, допустим, с депрессией, а я потом, потихоньку, что-нибудь сделаю, чтобы его ободрить.
— Что, например? — недоверчиво спросила Филиппа.
— Не знаю… Но немного удачи и радости никому и никогда не помешает.
— О, с этим я совершенно согласна! — воскликнула Ума Айер и тут же понизила голос. — Именно поэтому я решила отказаться от своего клана, богатства и положения и податься в отшельницы. С завтрашнего дня я буду жить на улицах Нью-Йорка вместе с бездомными. Я намерена помогать по-настоящему достойным людям получить три желания. В точности как сказал Джонатан. Я буду делать добро анонимно. Моя мать об этом не знает. Поэтому прошу вас мой секрет не выдавать.
От всех этих благородных разговоров близнецам стало даже немного стыдно: их сверстники заботятся о человечестве, а они просто празднуют день рождения, то есть думают о себе. Дети даже решили не показывать гостям свои новые ноутбуки — отцовский подарок. Теперь это казалось совершенно неуместным. Ведь ни один из близнецов не хотел показаться эгоистичным и меркантильным в глазах своих юных, но таких серьезных джинн-собратьев. И они были очень рады, когда гости наконец разошлись по домам.
— Мне такой день рождения не очень-то по душе, — сказал Джон. — Ведь весь смысл этих сборищ в том, чтобы все с тобой носились. Это единственный день в году, когда можно быть немного эгоистом. Но сейчас… По-моему, сегодня был не мой день рождения, а что-то совсем другое.
— Да, мне тоже так кажется, — призналась Филиппа. Но через некоторое время добавила: — Все равно это неплохо. Поневоле задумаешься, что надо бы кому-нибудь помочь. Тому, кто действительно нуждается в помощи.
— Ну, пока так холодно, об этом нечего и думать, — сказал Джон. — Сама знаешь, пока мы не вырастем, джинн-сила будет работать только в жару.
— Да, конечно… Просто, поговорив с этими джинн, я подумала, что мне не хватает цели в жизни. Но мне нужна высокая цель.
Филиппа еще не знала, что и ей и Джону скоро предстоит эту цель обрести.
Джон всегда спал чутко. Вот и сейчас он проснулся от ощущения, что в доме чужие. Вообще-то он и засыпая думал о злоумышленниках, поскольку накануне слышал, как мама рассказывала отцу про очередной налет на кабинет нью-йоркского дантиста. На этот раз пострадал не кто иной, как их семейный врач, Морис Ларр. Из его офиса на Шестой авеню ничего, в сущности, не пропало — воры явно не нашли то, что искали, — но
Джон тихонько выскользнул из своей комнаты и, наклонившись, посмотрел через перила лестницы вниз. В библиотеке кто-то есть! Луч фонарика шарил там изнутри, слабо пробиваясь сквозь щели под дверью. Будь на дворе жаркое лето, у Джона хватило бы собственной джинн-силы, чтобы справиться с грабителем. Но в такие холода силы у него вовсе не было, и — хочешь не хочешь — пришлось будить родителей.
Его отец, Эдвард, был человеком невысоким, но недостаток роста он с лихвой компенсировал безудержной храбростью. Не успел Джон рассказать родителям о злоумышленнике, как мистер Гонт выхватил из-под кровати дубинку, боевое оружие индейцев, и вскочил, готовясь к сражению. Миссис Гонт посмотрела на дубинку с некоторым сомнением.
— И что ты собираешься с этим делать? — спросила она мужа.
— Защищать свою семью, что ж еще? — сказал мистер Гонт.
— Эд, позволь мне разобраться с этим самой, — сказала Лейла, надевая шелковый халат и тапочки. — Не исключено, что это не обычный воришка, а кто-то из ифритцев, может, даже сам Иблис. Он давно хочет отомстить нашим детям и Нимроду за то, что произошло прошлым летом в Каире при их непосредственном участии. — В голосе миссис Гонт не было ни капли страха. Гордо, словно королева-воительница, она направилась вниз по лестнице.
Мистер Гонт неохотно отложил дубинку.
— Где Фил? — спросил он с тревогой.
— Пока спит, — ответил Джон. — Пап, не волнуйся, мама с ними разберется. Если внизу и правда джинн, никакая могиканская дубинка не поможет.
Джон с отцом потихоньку выбрались из спальни вслед за миссис Гонт и успели увидеть, как она распахнула дверь библиотеки и включила свет.
Джон чуть не вскрикнул от испуга: в библиотеке оказался не один, а целых два бандита. Оба в оранжевых рубашках и брюках, с длинными бородами. Свободная от растительности часть их лиц была вымазана желтой краской, как у дикарей. Один из воров держал в руках мамину сумочку из дорогущей страусиной кожи, а другой прихватил древнюю тибетскую шкатулку, стоявшую на каминной полке всю жизнь — сколько Джон себя помнил. И тут он услышал, как мама выкрикнула свое слово-фокус. Раздался громкий хлопок, потому что сила разгневанного джинн всегда вырывается на волю с шумом. В тот же миг Джона с отцом ослепила яркая вспышка, потом лестницу окутало облако дыма, а когда дым рассеялся, мужчин в оранжевой одежде в библиотеке уже не было. Только на полу, ровно в тех местах, где их застигла Лейла, теперь стояли две бутылки красного вина.
Миссис Гонт отряхнула руки, подняла бутылки и вручила их мужу.
— Держи, — сказала она. — В качестве компенсации за уязвленную мужскую гордость.
— Что ж, это лучше, чем превращать людей в собак. — Мистер Гонт хмыкнул и принялся рассматривать ярлыки на бутылках. — Так, что у нас здесь? Ага, Шато Лафит Ротшильд тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. И семидесятого. Превосходный выбор. Но почему разные года, Лейла?
— Это года рождения наших грабителей, — невозмутимо ответила миссис Гонт.
— Мам, а что они искали? — спросил Джон, входя в библиотеку.
— Да, действительно, за чем они пришли? — Мистер Гонт уже вытащил пробку из одной из бутылок и налил себе бокал вина. — Впрочем, шкатулка и вправду ценная. Моему отцу ее подарил тринадцатый далай-лама.
Тем временем миссис Гонт сняла с золотой цепочки, застегнутой у нее на шее, маленький ключик и открыла им тибетскую шкатулку. Откинув крышку, она вынула маленький синий бархатный мешочек и вытряхнула его содержимое себе на ладонь. Джон ожидал увидеть алмазы или, допустим, несколько золотых монет. Но на маминой ладони лежали восемь зубов.