Джинн Искрюгай в любви и на войне
Шрифт:
И снова Хан выдержал паузу, давая подданным время вдуматься в сказанное.
–Мы гордимся военными подвигами, которых много было совершено за минувшие эпохи, а молодое поколение вправе гордиться первым в истории джиннов мирным подвигом. Вот стоит перед нами скромный помощник посла, стараниями которого скоро будет освобождено больше джиннов, чем когда-либо возвращалось во время извержений. А вот – рядовой спасатель, чьими трудами смертные теперь обращаются к джиннам не с проклятиями, а с благодарностью и великой надеждой. А вот – представитель совсем простой профессии машинного джинна, первой профессии,
Зал потонул в послушном славословии, хотя, надо признать, не все джинны сразу осознали значение речи Хана. А речь-то, конечно, была историческая, и отнюдь не случайно выбрал для неё повелитель время и место.
Однако ж у нас рассказ не о том, как менялась политика джиннов, так что не станем задерживаться на описании последовавших торжеств, отметим только, что для трёх друзей следующие дни пролетели как-то совсем незаметно.
Первым пришедший в себя Полыхай объявил, что ни за какие коврижки не собирается упускать случай упрочить свою карьеру и засел на краю Ханского стола обрастать полезными знакомствами.
Скромного Искрюгая он почти насильно свёл с одним из младших Ханских шаманов по имени Дымун – и за это знакомство воздушный спасатель потом не раз благодарил товарища. Шаман, хотя и начинал чаровать при динозаврах и до сих пор пользовался терминологией, устаревшей ещё во времена царя Ломоноса, оказался не чужд новым веяниям, магией смертных интересовался активно и весьма помог Искрюгаю, у которого давно уже назрел проект усовершенствования некоторых употреблявшихся в спасательном деле чар.
Что касается Отжигая, то он отмёл все резоны Полыхая и согласился признать полезным только возобновление знакомства с дочерьми Магмуна-аги. Все последующие дни он посвятил флирту с тремя красавицами одновременно, благо, те резко переменили мнение о молодых джиннах и даже сами принялись добиваться их внимания – да только, увы, безрезультатно: поумневший Полыхай и всегда несколько малахольный в сердечных делах, а теперь ещё и увлечённый работой Искрюгай совершенно их не замечали! Зато Отжигай блаженствовал за троих…
***
Искрюгаю матушка, добрейшая Пекым, написала письмо. Состояла она служанкой при наперснице любимой жены Хана, а та, страдая мигренью, на извержение ехать наотрез отказалась. Даже, говорят, отозвалась о великом торжестве как о глупой мужской забаве: «Что там такого великого? Ну, Божественное Пламя, ну, извергнутся несколько джиннов… Изверглись – и молодцы, пускай идут по своим делам. А вам, мужчинам, лишь бы пошуметь. Вы бы хоть раз родить попробовали – поняли бы цену всем этим вашим извержениям…»
В общем, с ханской мигренью не поспоришь, и остались наперсницы, камеристки и прочий прислуживающий персонал без Магмуни-сарая.
Однако ж письмо было радостным. Какими-то хитрыми дворцовыми путями разведала добрейшая Пекым, что отец Искрюгая, доблестный Пали хай Горюн, записан на освобождение во второй очереди, то есть уже на следующий год – вместе со всеми жертвами Усатовского поля.
Сердце Искрюгая дрогнуло. Он любил отца, хотя и знал, что огорчает его своей гражданской карьерой и «вознёй со смертными».
Новость взволновала всех. Про героев Усатовского поля все джинны знали – дело шумное было. Некий закордонский генерал вывез с Чёрного континента (где оставил погибать свою армию) несколько дюжин бутылей с джиннами и ифритами разной степени выдержки. Не без их помощи занял престол и, короновавшись под именем Напугалон Бандопат, пошёл завоёвывать мир.
Первые джинны послужили ему на славу, и многие их сородичи потом шли под знамёна Бандопата с большой охотой – «косточки размять, смертных погонять». Державы, оказавшиеся на пути Напугалона к мировому владычеству, тоже обратились за помощью к бессмертному народу. Хотя бывалые ифриты и усмехались – мол, что это за война такая, измельчали смертные, то ли при царе Ломоносе, вот были войны! – однако ж на зов боевой трубы слетались, как мухи на мёд. И, пожалуй, такого количества джиннов в рядах смертных армий ещё никогда не собиралось.
Однако вскоре стали выясняться некоторые неприятные детали. К примеру, джинны уяснили значение слова «прогресс». Оказалось, прогресс – это вовсе не простое самомнение смертных; оказалось, прогресс – это когда любой рядовой маг может заткнуть за пояс легендарного царя Ломоноса.
Когда Напугалон Бандопат напал на Расею, бои ожесточились до предела. На поле под деревней Усатово произошло грандиозное сражение, про которое даже бывалые ифриты (те, что уцелели) сказали, что за всю историю мироздания ничего хуже не видели.
Воистину, не во всякой из маридских войн погибало столько джиннов, как в один день под деревней Усатово. Ну, может, «погибало» и слишком громко сказано… Хотя, как уверяли ветераны, было уже трудно понять, кто из бессмертных попадает в ловушку свёрнутого пространства, кто исчезает в туманах враждебного для джиннов мира духов, а кто вообще пропадает невесть как и почему.
Пали хай Горюн, состоявший при князе Громадионе, отличился тем, что, будучи выпущен из пушки в сторону закордонской артиллерии, прорвал сеть защитных чар и разворотил батарею из тридцати шести орудий, а потом больше часа удерживал позицию, пока на него не навалились сразу трое ифритов маршала Мордье. Видя, что его положение безнадёжно, Пали хай-Горюн крикнул пролетавшему неподалёку расейскому ковру-самолёту: «Вызываю огонь на себя!» Не прошло и пяти минут, когда вокруг изнемогающего героя и его противников замкнулся кокон свёрнутого пространства. Точка соприкосновения его с реальностью, конечно, тут же потерялась, кто бы следил в ходе небывалой битвы за такими мелочами.
Однако, как написала матушка Искрюгаю, смертные поисковики эту самую точку всё-таки обнаружили, и кто-то из их чародеев даже сумел установить контакт с заключёнными в кокон джиннами. По их словам, Пали хай-Горюн передал, что с нетерпением ждёт часа, когда сможет обнять жену и сына, и послал обоим своё благословение.
Этот абзац на медном листке был подплавлен слезами…
Меж тем приближался день извержения. Магмуни-сарай готовился к торжеству: наёмные гномы, пыхтящие в тяжёлых асбестовых костюмах, демонтировали и вывозили наиболее ценные украшения, укрепляли помещения, которым по плану надлежало уцелеть, а главный архитектор, в согласии с пожеланиями Магмуна-аги, спешно вносил поправки в проект грядущих ремонтных работ.