Джинн в Вавилонском подземелье
Шрифт:
Джон представил, как это будет выглядеть… А впрочем… Кто только не шляется по Нью-Йорку! Ну, появится в Центральном парке травоядный человек. И что с того? Кто его заметит? Кто заметит, что ногти у него на ногах не стрижены больше двух с половиной тысяч лет? Некоторые нефтяные миллиардеры из Техаса ведут себя куда более вызывающе. Кроме того, если царя побрить, постричь ему волосы и ногти, пройтись с ним по магазинам на Мэдисон-авеню и показать приличному диетологу (да еще приложить немного джинн-силы), на него будет любо-дорого посмотреть.
— Пойдемте, — сказал Джон. — Пойдемте скорее, пока этот монстр не учуял наши следы.
Глава 20
Мальчик
Филиппа совсем забросила свой дневник. Она не видела в нем большого смысла. Все ее предыдущие размышления теперь казались ей тривиальными и даже несколько постыдными. Несмотря на это, она все-таки не могла заставить себя уничтожить дневник. Он ее забавлял, как взрослого забавляет игрушка из далекого детства. Филиппа проводила теперь много времени в библиотеке, читая книги великих философов — Аристотеля, Платона, Канта и Витгенштейна — или играя в джиннчёт с мисс Угрюмпыль и Айшой.
К этому моменту Филиппа совершенно смирилась с тем, что Айша — ее бабушка. Более того, это казалось ей совершенно естественным, поскольку всему сразу нашлось объяснение. Во-первых, понятно, почему Филиппа заинтересовала Айшу. Во-вторых, понятно, о чем спорили Айша и миссис Гонт в гостинице «Пьер» в Нью-Йорке и почему мама была так уклончива, когда Филиппа спросила ее об этом споре. В-третьих, пожалуй, понятно, почему ни мать, ни Нимрод никогда не упоминали бабушку — Филиппа всегда предполагала, что она умерла. И разумеется, это объясняет определенное сходство, которое девочка усматривала теперь между матерью и Айшой: ухоженность, внешнее очарование и стальной стержень внутри. Странно только, почему она не замечала этого раньше. И почему никто и никогда не упоминал при ней об этом. Конечно же, Лейла — дочь Айши, тут не может быть никаких сомнений. Кстати, мать умнее дяди Нимрода, точно так же как сама Филиппа умнее своего брата Джона.
Бедный мальчик. Кто же о нем теперь позаботится без нее, кто убережет от неприятностей? Впрочем, ее это нисколечко не волнует. Родственники — вообще большая обуза. Такие назойливые, и стыдно за них бывает ужасно. Правда, теперь ее воспоминания о Джоне совсем помутнели. Она помнила только, что он — нелепая карикатура на нее, Филиппу. Она практически не могла представить его лица. Какой, например, у него цвет глаз? А волосы? Он тоже, как она, рыжий? Или брюнет? Но главное, что она помнит: ей постоянно приходилось выискивать в характере брата положительные свойства, иначе его присутствие вообще невозможно было бы вытерпеть.
Про отца, Эдварда Гонта, она старалась вовсе не вспоминать. Стыд-то какой! Отец-мундусянин! Вот уж воистину… О чем, спрашивается, думала ее бедная мать? Он ведь даже не красив! Самый мундусянский из всех мундусян.
Впрочем, все эти мысли она держала в себе. Разговаривать с Айшой о семье не имеет никакого смысла. Ни смысла, ни прока. Это же ничего не изменит. Во всяком случае, теперь. Обсуждать родственников с мисс Угрюмпыль ей тоже не хотелось. Какой в этом смысл? И вообще, какой смысл в существовании самой мисс Угрюмпыль? Даже странно, что столь высокоинтеллектуальная, столь образованная и столь логичная дама, как Айша, держит при себе это насекомое, эту мисс Угрюмпыль, в качестве горничной и компаньонки! Когда сама Филиппа станет Синей джинн, она наймет в компаньонки кого-нибудь поумнее. Кстати, Айше действительно давно пора на покой, поскольку ее умственные способности уже приказали долго жить. Как еще объяснить, например, провал операции по отправке Иблиса в изгнание на Венеру?
Филиппа выяснила, что Айша заплатила десять миллионов долларов Буллу Хакстеру, чтобы поместить контейнер с флаконом, содержащим ифритца, на борт космического исследовательского корабля «Волкодав», который отправлялся на Венеру. Однако, если верить газетам, ракета, которая должна вывести «Волкодав» на орбиту, пока еще не стартовала из космического центра во французской Гвиане. Вылет откладывается по техническим причинам. Так, во всяком случае, пишут журналисты. К тому же исчез сам Булл Хакстер. Причем исчез вместе с деньгами Айши и контейнером, содержащим Иблиса. Это само по себе тревожно, но что еще тревожнее, так это показания местного фортунометра. Иравотумский фортунометр, прибор, измеряющий удачу и неудачу в мире, показывает, что начинается период весьма крупных неудач. Гомеостаз, то есть тончайшее равновесие между добром и злом, на сегодняшний день серьезно нарушен. Айша утверждает, что это связано с Иблисом. Судя по всему, он вырвался на свободу и жаждет мести.
— И чья, по-вашему, это ошибка? — требовательно спросила у Айши Филиппа. — Вы не должны были поручать столь важную для всех джинн задачу мундусянину, да еще такому как Булл Хакстер. Он наверняка узнал, что, вернее, кто находится в контейнере. И решил, что с Иблисом можно заключить сделку. Самую дурацкую — вроде исполнения трех желаний в обмен на освобождение из бутылки. Почему вы не оставили Иблиса здесь, в одной из дворцовых комнат? А теперь нам всем впору спасаться на Венере, потому что на Земле явно грядет что-то ужасное. Кстати, если бы вы не затеяли эту безумную операцию, сэкономили бы десять миллионов долларов.
— Ты воспринимаешь это слишком лично, Филиппа, — сказала Айша.
— Конечно, я воспринимаю это лично. Очевидно, вы забыли, что именно я помогла Нимроду заключить Иблиса в бутылку. Из нашего, по счастью очень краткого, знакомства я сделала вывод, что Иблис — премерзкий джинн, с которого станется объявить нам всем, то есть Нимроду, моему брату Джону и, самое главное, мне, кровную месть. Естественно, меня крайне беспокоит его исчезновение.
— Ты преувеличиваешь, дитя мое, — сказала Айша.
— Во время чемпионата по джиннчёту я должна была играть против самого младшего сына Иблиса, Радьярда. Айша, он не мог даже заставить себя говорить со мной! Обращался ко мне исключительно через судью Баньипа. Поверьте, если бы можно было убить взглядом, я давно была бы мертва. — Филиппа покачала головой. — Впереди большие, очень большие неприятности, помяните мое слово.
— Полагаю, дитя мое, об этом лучше судить не тебе, а мне.
— Ха! Вот именно! — Филиппа рассмеялась. — Судите дальше, посмотрим, куда это нас заведет. Я не хочу обижать вас, Айша, но поручите это дело мне. Результат будет выглядеть более осмысленным. Окружающим хотя бы покажется, что вы знаете, что делаете.
Айша закусила губу. И тут у Филиппы окончательно отказали тормоза: она начала поносить Айшу последними словами — тихонько, себе под нос, но у старухи был по-прежнему превосходный слух. И она рассердилась не на шутку. Подобная… непочтительность — а в словаре Айши просто не было других слов, чтобы описать поведение Филиппы, — была невыносима для Синей джинн, поскольку невоспитанность раздражала ее почти так же сильно, как эмоциональная несдержанность.
— Филиппа, отправляйся-ка к себе в комнату. И оставайся там, пока твои манеры существенно не улучшатся.