Джинса
Шрифт:
— Почему ты так решил?
— Потому что прихожу я вчера домой, а там — любовник.
— А с чего ты решил, что это любовник? Может, это сосед, — предположила Инна.
— А что, сосед не может быть любовником? — возразил Жора.
— Может, но почему ты решил, что он любовник?
— Послушай, я же не маленький. Потому что… Потому что они там… не чай пили!
— Вот как… — сочувственно вздохнула Инна.
— Именно!
— Ну и что потом? Что жена?
— Что жена? Что в таких случаях говорят! — Жора вяло передразнил жену: — «Это не то, что ты подумал»!
— А ты?
— А я повернулся, дверью хлопнул и пошел. — Жора шмыгнул носом
— Да-а-а… — протянула Инна. — Тут уж не до щетки. Подожди-ка… — Она взяла со стойки ресепшн свою сумку и вытащила оттуда банан. — Вот, возьми. Ты ж наверняка не завтракал ничего.
37
После разговора с Жорой у Кирилла Кирилловича остался неприятный осадок.
Он, как заводная механическая игрушка, задумчиво ходил по периметру стен, отбрасывая на них бледную, изможденную тень, и размышлял о причинах внезапно проснувшейся в нем ревности.
После всего случившегося Нелли вполне могла посчитать себя свободной от каких бы то ни было обязательств, а то и вовсе задаться целью — назло отплатить ему той же монетой.
Он представлял, как, вернувшись домой в неурочный час, застает жену в чужих объятиях. От этого Кирилл Кириллович багровел, тяжело дышал, а пульс доходил до ста ударов в минуту. Он вспоминал самые радостные моменты их совместной жизни, и все они были омрачены, перечеркнуты, пропитаны горечью ее возможной измены.
Память извергала из собственных недр все больше и больше подробностей их счастливого прошлого. Кирилл Кириллович был старожилом собственной памяти, а потому лучше других знал, что подобной сейсмической активности не случалось с ним, пожалуй, никогда.
Он вспоминал, как они сидели на пустынном пляже зимним вечером, прижавшись друг к другу, укрывшись одним одеялом. Перед ними было море с лунной дорожкой, над ними — небо со звездами. И казалось, что под этим одеялом столько счастья, столько покоя, столько любви, что хватит надолго. И в этот самый момент это тепло, покой и любовь со свистом уносились из-под этого одеяла, как воздух из пробитой гвоздем покрышки.
Он вспоминал, как они целовались во дворе ее дома под деревом, кажется, лет сто назад, и дул сильный ветер, и с дерева падали каштаны — шлепались вокруг и укатывались… А на следующий день была свадьба. Это было прекрасное время однокомнатной квартиры, еще не приватизированной, еще не познавшей трагедии и фарса евроремонта. Когда Нелли еще стирала руками, а не «бошем», а он выстукивал что-то среди ночи на пищущей машинке «Москва» (черные «копирки» будней, красные «копирки» выходных), даже не мечтая о чем-нибудь вроде ноутбука. Это было время, когда они со смехом заползали под диван в поисках закатившейся мелочи, которой всегда на что-то не хватало… Как ни странно, тогда было значительно больше поводов для веселья. И прожиточный минимум любви был выше…
А сейчас выходит, что и вовсе: секс с каким-то другим мужчиной, дыхание в чужое плечо, шепот в чужое ухо. Кирилл Кириллович задыхался от негодования. Те же слова, те же взгляды, те же жесты, но обращенные уже не к нему. Не к нему!
Он взял дрожащими руками телефон со стола и набрал номер. Уже одни только длинные гудки, звучащие в ухе, показались ему подозрительными.
Наконец он услышал ее взволнованный голос — запыхавшийся и возбужденный.
— Привет, милая, — как можно спокойней сказал Кирилл Кириллович. — Как дела? Хорошо? — Он внимательно вслушивался в трубку. Сквозь биение собственного сердца, сквозь шумы радиосвязи он услышал где-то там в отдалении чей-то голос, еле улавливаемый микрофоном, чей-то явно мужской голос. Так волк через метровую толщу снега чует капкан, сохранивший человеческий запах. — У тебя что, телевизор работает? Сантехник пришел? А что случилось? Почему ты мне сразу не сказала про сантехника? Прокладку меняет? Так утром вроде ничего не капало. Как только я ушел, сразу закапало? Ну ладно, хорошо. Позвоню тебе позже.
Кирилл Кириллович нервно бросил телефон на стол. Снова заходил по кабинету, отбрасывая нервные ломаные тени. Еще сильнее заколотилось его сердце:
— Так-так… Значит, закапало…
38
В приемной Даша и Инна пили кофе и говорили шепотом.
— Он ей позвонил с работы и сказал, что задержится. То есть она не думала, что он так быстро придет… — рассказывала Даша.
Инна пожала плечами.
— Ну, все равно надо было закладываться на самый непредвиденный случай. Как можно так рисковать!
— Жалко мне Жору, — посетовала Даша. — Как же она могла?
— А мне жалко его жену, — приняла противоположную сторону Инна. — Ну кто так изменяет! Никакой фантазии, никакого креатива.
Из своего кабинета вышел взвинченный и всклокоченный Кирилл Кириллович. Решительным шагом он направлялся к выходу. Проходя мимо притихших женщин, коротко, не повернув головы в их сторону, бросил:
— Скоро буду.
Даша и Инна с удивлением проводили взглядом его спину.
— А еще… — сказала Даша, когда спина исчезла в дверном проеме, — Ираклий вчера ночью оставил в офисе куклу.
— Куклу?
— Да, такую куклу-манекен, из силикона. Точь-в-точь похожую на настоящую женщину. А Жора не разобрался и по «скорой» отправил ее в реанимацию.
Инна прыснула:
— Да ладно…
— Клянусь! — мелко перекрестилась Даша. — Мне теперь надо обзвонить все больницы, а потом — морги.
39
В комнате для совещаний Лазарь Моисеевич и Ираклий сидели за столом, а Жора стоял перед ними с зубной щеткой и пастой в одной руке и бананом — в другой. Полотенце с летними полосочками траурно свисало с его плеча.
— …Я захожу, а она лифчик застегивает. А мужик уже оделся… — продолжал тиражировать свою трагическую историю Жора.
— А что за мужик? — поинтересовался Ираклий. — Ты что, его раньше никогда не видел?
— Никогда. Огромный! Стоит — головой потолок подпирает. Морда красная. Не знаю, где она такого нашла. Страшный, как горилла! Настоящий самец!
— Вот это да… — вздохнул Ираклий и покачал сочувственно головой.
— Никак я от нее такого не ожидал, понимаете? — Жора обвел скорбящим взглядом присутствующих. — Просто нож в спину… Просто глазам своим не поверил…
— И как вы поступили, Георгий?
— А как бы вы, Лазарь Моисеевич, поступили на моем месте?
Лазарь Моисеевич взял паузу, потер ладонью лысую голову:
— Даже не знаю… Я бы, наверное, просто ушел, ничего не сказав…
Жора оживился:
— Вот и я «ничего не сказав»! Только говорю ей: «Как же, Катя, ты могла?..» Развернулся, хлопнул дверью, ничего не сказав, даже… — Он поднял руку с бананом: — Банана с собой не взяв! — Но тут же спохватился, опустил руку с бананом и потряс над головой другой — более соответствующей контексту рукой. — В смысле даже зубной щетки… И ушел.