Дживс готовит омлет
Шрифт:
– Всё в полной готовности, сэр.
– Патока?
– Есть, сэр.
– Обёрточная… ?
– Так точно, сэр.
– Тогда, если вы не против, пойдите и разбейте окно.
– Я уже сделал это, сэр.
– Вот как? В таком случае, вы были правы насчёт бесшумности. Я не слышал ни звука. Ну что ж, теперь, пожалуй, вперёд, в столовую! Раз уж «А» сказано, стало быть, по большому счёту, надо говорить и «Б»…
– Совершенно верно, сэр. О, будь конец всему концом, всё кончить могли б мы разом4, – заметил Дживс, и я, помнится, ещё подумал, как гладко у него это выходит.
Бесполезно было
Хотя, конечно, в одном отношении с ней нельзя было не согласиться. Она сказала, что вынуть картину из рамы просто как мычание. Я не специалист по мычанию, но полагаю, что это вряд ли очень сложно – так оно и оказалось. Тётушка нисколько не переоценила качество и остроту ножа, которым меня снабдила. Четыре быстрых надреза – и холст выскочил как улитка из раковины, поддетая булавкой. Я скатал его и кинулся назад в свою комнату.
Дживс в моё отсутствие поддерживал в камине огонь, который теперь весело трещал. Я совсем уж было собрался сунуть несчастное творение Эдварда Фодергилла прямо в пламя и подтолкнуть кочергой, как мой верный слуга остановил меня.
– Было бы неосторожно сжигать такой большой предмет целиком, сэр. Слишком велик риск возникновения пожара.
– А, понимаю. Так что, вы думаете, разрезать её?
– Боюсь, без этого не обойтись, сэр. Могу я предложить, в целях облегчения монотонности работы, подать виски и сифон с содовой?
– А вы знаете, где их держат?
– Да, сэр.
– В таком случае – доставьте всё сюда!
– Слушаюсь, сэр.
– А я пока приступлю к работе.
Так я и сделал, и довольно далеко уже продвинулся, когда дверь тихо отворилась и в комнату незаметно проскользнула тётушка Далия.
– Ну что, Берти, всё прошло гладко? – её голос раздался у меня над самым ухом, так что я подпрыгнул чуть ли не до потолка с приглушённым криком.
– Вы бы ещё в охотничий рог протрубили, – заметил я довольно раздражённо, приземляясь. – Я чуть заикой не остался. Да, всё прошло по плану. Но Дживс настаивает на том, чтобы сжигать вещественное доказательство по частям.
– Ну конечно! Ты же не хочешь устроить пожар.
– Именно так он и говорит.
– И как всегда прав. Я принесла свои ножницы. А кстати, где Дживс? Я думала, он рядом с тобой, самоотверженно трудится.
– Дживс самоотверженно трудится в другом месте. Он пошёл за виски.
– Вот молодец! Других таких нет, просто нет. Боже мой, – вздохнула она немного спустя, когда мы сидели рядышком у огня и кромсали холст, – как мне это напоминает милую старую школу и наши девичники у камина! Счастливые были дни! А, вот и вы, Дживс, проходите и ставьте все припасы поближе ко мне. Как видите, мы продвигаемся. А что это у вас подмышкой?
– Садовые ножницы, мадам. Я готов оказать любую помощь, какую только смогу.
– Тогда начинайте оказывать. Шедевр Эдварда Фодергилла ждёт вас.
Работая втроём в поте лица, мы покончили с нашей задачей быстро. Я едва успел разделаться с первой порцией виски с содовой и приняться за вторую, как от Венеры, не считая золы, остался лишь маленький краешек юго-восточного угла, который держал в руках Дживс. Он разглядывал его, как мне показалось, с довольно задумчивым видом.
– Прошу прощения, мадам. Правильно ли я понял, что мистера Фодергилла-старшего зовут Эдвард?
– Правильно. Называйте его про себя Эдди, если хотите. А что?
– Дело в том, мадам, что эта картина, как мне кажется, подписана «Эверард Фодергилл». Я подумал, что должен об этом упомянуть.
Сказать, что тётка с племянником приняли это спокойно, значило бы злостно исказить истину. Мы подскочили до потолка.
– Дайте его мне, Дживс. Лично мне здесь видится «Эдвард Фодергилл», – поспешил я высказаться, всматриваясь в обрывок.
– Ты с ума сошёл, – прошипела тётя Далия, лихорадочно вырывая его у меня из рук. – Это «Эверард»! Так, Дживс?
– У меня сложилось именно такое впечатление, мадам.
– Берти, – произнесла тётя Далия голосом, который, я полагаю, обычно называют сдавленным, и глядя на меня так, как, бывало, на лисьей охоте глядела на гончего пса, обратившего внимание на кролика. Берти, ты, проклятие цивилизованного мира, если ты сжёг не ту картину, то…
– Ну конечно же нет! – уверенно заявил я. – У вас обоих что-то с глазами. Впрочем, если вам так будет спокойнее, я быстренько слетаю вниз и взгляну. Развлекайтесь пока, будьте как дома.
Звучало это, как я уже сказал, очень уверенно, и слушая меня, вы бы наверняка подумали: «Бертрам в порядке, он невозмутим». Но я не был невозмутим. Я опасался самого худшего и уже с содроганием представлял себе, какую гневную речь по поводу моих умственных и моральных качеств закатит тётя Далия, когда я вернусь. Ведь в прошлом частенько даже за куда меньшие промахи она налетала на меня как сержант на новобранца, который не знает команд «в ружьё» и «на плечо».
Так что, понятно, я совершенно не был готов испытать ещё один шок, но именно это меня ждало в конце пути. Когда я входил в столовую, кто-то вдруг выскочил оттуда и весьма чувствительно в меня врезался. Мы вывалились в гостиную, сжимая друг друга в объятиях, и лишь когда я включил свет, чтобы не переломать мебель, я смог спокойно рассмотреть своего партнёра по танцам и увидеть его в целости, как выражается Дживс. Передо мной был Фодергилл-старший в шлёпанцах и халате. В правой руке он держал нож, а на полу у его ног лежал какой-то свёрток, который он обронил в момент столкновения. Когда я вежливо поднял свёрток, он развернулся – и увидев, что это, я издал удивлённое восклицание, слившееся с отчаянным стоном хозяина свёртка, который побелел под своими бакенбардами.
– Мистер Вустер! – сказал, вернее, проблеял он. – Слава Богу, вы не Эверард!
Меня это тоже вполне устраивало. Меньше всего мне хотелось бы быть маленьким щуплым художником с бородой.
– Без сомнения, – продолжал он, всё ещё блея, – вы удивлены, что я забираю мою Венеру таким странным образом, тайком, но я готов всё объяснить.
– Ну что ж, я очень рад.
– Вы не художник…
– Я скорее литератор. Я однажды написал статью в «Будуар элегантной дамы» – о том, что носит хорошо одетый мужчина.