Дживс и феодальная верность; Тетки - не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом!
Шрифт:
– Эй, – обратился он ко мне. – Где ваша тетя?
– У себя в комнате, – ответил я. – Разговаривает с миссис Троттер.
– Да? Ладно. Увидите ее, скажите, что я лег спать.
Это меня удивило:
– Спать? Но еще ведь совсем рано.
– У меня опять разыгралась моя диспепсия. У вас не найдется при себе таблетки от расстройства?
– К сожалению, нет. Не захватил.
– Черт! – ругнулся он и потер себе живот. – У меня страшная боль, кажется, будто я проглотил двух диких кошек. Постойте-ка, – вдруг сменил он тему, – почему это
Я подкинул ему мысль, что, по-видимому, его кто-то отпер, и он кивнул в подтверждение моей теории.
– Безобразие, – сказал он. – Возмутительная неосторожность. Так что угодно могут украсть.
И прямо у меня на глазах подошел и ткнул дверцу. Она с лязгом захлопнулась.
– Ох-х! – прокряхтел он, опять потер живот, кивнув, пожелал мне доброй ночи и зашагал вверх по лестнице.
Я словно примерз к полу. Ну просто как жена Лота.
Троттер ушел, и вместе с ним улетучилась всякая возможность для меня запихнуть что-либо обратно в сейф.
Глава 19
Я не стану утверждать, будто у меня такое уж необыкновенно богатое воображение, пожалуй, что нет, но в ситуации вроде выше описанной и не требуется особенно богатого воображения, чтобы представить себе, что теперь будет. Отчетливо, как верхнюю строку в таблице окулиста, я увидел, какое будущее ждет Бертрама.
Мне ясно представилось, как у захлопнутой дверцы сейфа стоим мы с полицейским инспектором, да при нем еще силы поддержки в лице крайне неприятного с виду сержанта.
– Вы пойдете добровольно, Вустер? – спрашивает инспектор.
– Кто? Я? – говорю я, весь дрожа. – Я вас не понимаю.
– Ха-ха! – смеется инспектор. – Вот остряк, а, Фодерингей?
– Шутник, сэр, – отвечает сержант. – Я даже усмехнулся, ей-богу.
– Теперь уже поздно для таких штучек, приятель, – гнет свою линию инспектор, снова приняв суровый вид. – Кончились ваши игры. Мы располагаем доказательством, что вы приблизились к этому сейфу и извлекли из него ценное ожерелье, собственность миссис Л. Дж. Троттер. Если это не означает для вас пять лет в кутузке, я проиграл пари.
– Но уверяю вас, я думал, что оно принадлежит тете Далии.
– Ха-ха, – смеется инспектор.
– Ха-ха, – подпевает за ним сержант.
– Очень правдоподобная история, – говорит инспектор. – Расскажите ее присяжным и посмотрите, как они ее оценят. Фодерингей, наручники!
Вот какая картина возникла у меня перед глазами, пока я стоял перед захлопнутой дверцей сейфа, весь съежившись, как присоленная устрица. За окнами в саду птицы пели свою вечернюю песню, а мне чудилось, будто каждая из них исполняет собственную арию на слова: «Да, братцы, загремел Вустер. Теперь мы не увидим Вустера несколько лет. Ах, какая жалость, какая жалость. Был славный парень, пока не ушел в криминал».
Тяжелый стон вырвался из моей груди, но прежде чем за ним последовал второй такой же, я уже мчался в комнату к тете Далии. На ее пороге меня встретила мамаша Троттер, посмотрела на меня строгим
Как правило, заставая эту честнейшую старушку в состоянии глубокой подавленности, я имел обыкновение приводить ее в норму, шлепая ее ладонью между лопатками и призывая держать хвост пистолетом, но сейчас личные беды не оставляли мне досуга на воодушевление теток. Можно было не сомневаться, что, какие бы катастрофы и катаклизмы ни случились у нее, они не могли равняться с теми, что обрушились на меня.
– Послушайте, – сказал я, – произошла ужасная вещь!
Тетя Далия мрачно кивнула. Мученица на костре была бы жизнерадостнее.
– Можешь поставить свои лиловые носки, что так оно и есть, – отозвалась она. – Мамаша Троттер сбросила маску, будь она проклята. Она положила глаз на Анатоля.
– А кто бы не положил?
Минуту мне казалось, что моя тетя сейчас вскочит и влепит любимому племяннику порядочную оплеуху, но усилием воли ей удалось себя успокоить. Конечно, «успокоить» – не то слово, внутри она продолжала вся кипеть, но ограничила проявления гнева областью устного слова:
– Ты что, не понял, осел ты эдакий? Она открылась и изложила свои условия. Заявила, что позволит Троттеру купить у меня «Будуар», только если я уступлю ей Анатоля.
Вы можете судить о том, как я переволновался, по тому, что в душе у меня на эту страшную весть ничто не отозвалось. При других обстоятельствах, услышав даже о самой отдаленной угрозе того, что сей несравненный податель блюд может выйти в отставку и переправиться к Троттерам, «в пустынном воздухе теряя аромат» [55] , – услышав такое, я бы наверняка побледнел, задохнулся и не устоял на ногах, но теперь, повторяю, я выслушал это известие с совершенным спокойствием.
55
Томас Грей. Элегия, написанная на сельском кладбище. – Перевод В. Жуковского.
– Вот как? – только и переспросил я. – Вы послушайте, родная старушенция, что было. Я только подошел к сейфу и собрался было засунуть на место троттеровские жемчуга, как этот непотребный Л. Дж. Троттер очень заботливо взял и захлопнул дверцу, пресекши тем самым мои усилия и старания и поставив меня в крайне безвыходное положение. Я весь дрожу как осиновый лист.
– И я тоже.
– Что теперь делать, не представляю себе.
– И я не представляю себе.
– Я напрасно ломаю голову, ища выход из этого, как говорят французы, impasse.