Джоанна Аларика
Шрифт:
Чувствуя, что делает еще большую бестактность и окончательно расписывается в неумении вести себя в обществе, Джоанна подалась вперед и звонко спросила через весь с, тол:
— Какие пулеметы? Что вы хотите сказать, дон Руфино?
— Брось, забудь об этом, — неожиданно вяло ответил тот, встав из-за стола и неверными шагами направляясь к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся к Джоанне, провожавшей его тревожным взглядом, и вдруг крикнул с яростью:
— Забудь об этом, тебе говорят! Какое тебе дело?! Не лезь куда не следует, черт побери!
Джоанна,
— Неумеренное потребление алкоголя приводит иногда к навязчивым идеям, — мягко объяснил падре Фелипе, вертя в пальцах серебряный десертный ножичек. — Наш уважаемый друг уже не в первый раз заговаривает о парашютах… в подобных обстоятельствах.
Он кротко улыбнулся тонкими губами и через стол одарил Джоанну ласковым взглядом всепрощения.
Гости, как если бы слова иезуита были каким-то сигналом, снова зашумели. «Странно, — подумала Джоанна, — здесь что-то не так…»
— Молодежи предлагаю перейти в мою комнату, — решительно сказала она, отодвигая свое кресло. — Мне надоели эти вечные разговоры о политике… и о пулеметах. Идемте потанцуем, я привезла новые пластинки.
На ее счастье, девушек было больше, чем молодых людей. Протанцевав две самбы с застенчивым сыном управляющего «Грано-де-Оро» и один байон с лиценциатом, Джоанна начала отклонять дальнейшие приглашения, всякий раз указывая многозначительным взглядом на какую-нибудь из девушек, оставшуюся без партнера. Хороший предлог: хозяйка обязана заботиться о том, чтобы ее гостьи не скучали, — ни одна из них, даже эта зловредная толстуха Леокадия. Сегодня все должны веселиться, кроме нее самой, Джоанны Монсон. В самом деле, странно: ей вовсе не весело на этом празднике, устроенном в честь ее возвращения…
Во-первых, этот совершенно идиотский спор с падре Фелипе. Чего она думала добиться? Разве можно переспорить иезуита!.. Вторая причина, испортившая ей настроение, — общая атмосфера родительского дома, которую она особенно ярко почувствовала сейчас за столом. Все эти соседи, буквально шипящие от злости на правительство… Все эти разговоры, политические анекдоты… И хуже всего то, что и отец в этом вопросе заодно с ними. Праведное небо, неужели при его доходах он и впрямь может серьезно считать себя разоренным после аграрной реформы?! Нет, с ним нужно поговорить. Это просто недоразумение. Не может же умный человек видеть белое и твердить: «Нет, это черное, черное…»
И, наконец, в-третьих, это несносное молчание Мигеля. Письмо послано с нарочным еще вчера, и до сих пор никакого ответа. А между тем с посыльным они условились, что если он не сможет передать письмо сеньору Асеведо в собственные руки, то привезет его обратно. Письмо не вернулось, следовательно…
Джоанна вздохнула и, лавируя среди танцующих, подошла к столу с прохладительными напитками. Оказавшийся тут же лиценциат предупредительно откупорил бутылку.
— Могу я рассчитывать на следующий танец, сеньорита Джоанна? — спросил он, подавая ей запотевший фужер.
— Простите, я так сегодня устала… — извиняющимся тоном ответила она.
Лиценциат явно обиделся и отошел, отвесив ей церемонный поклон.
«Небо, ну что ему от меня нужно?..» — вздохнула Джоанна. Отпив глоток, она опустила фужер, печально наблюдая за крошечными пузырьками газа, с легким шипением лопающимися на поверхности. Если ответа не будет и завтра утром, значит Мигель ее разлюбил. Вот взял и разлюбил, очень просто! Такие случаи вовсе не редкость. Можно загадать — эта штука скоро выдохнется; я сосчитаю до двадцати пяти и, если после этого пузырьки еще будут подниматься— значит, не разлюбил. А если не будут — значит, разлюбил. Впрочем, это совершенно невозможно. Мигель не разлюбит. А вдруг? Нет, никаких «вдруг». Десять секунд уже прошло — значит, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…
— Джо, там тебя спрашивают, — окликнула ее Долорес Кинтана, на секунду останавливаясь рядом вместе со своим партнером.
— Минутку, я занята… Кто спрашивает?
— Горничная, что ли! — крикнула Долорес из-за плеча заслонившей ее другой пары. — Там, в коридоре!
Джоанна еще раз взглянула на свой фужер — пузырьки продолжали лопаться — и стала пробираться к дверям.
— Вас на кухне хочет видеть водопроводчик, — таинственно объявила горничная, молоденькая смешливая мулатка.
— Водопроводчик? — Джоанна вскинула брови. — Меня? Хосефа, опомнись!
— Водопроводчик из Коатльтенанго, — подтвердила Хосефа, — он сегодня у нас работал, а сейчас уезжает и вспомнил, что ему что-то поручали вам передать.
Джоанна ахнула и помчалась по коридору, шумя платьем.
— Здесь работает водопроводчик? — спросила она прерывающимся голосом, влетев в кухню. — Вы его не видели, Патрисиа?
— Я здесь, сеньорита, — отозвался из угла мужской голос. — Добрый вечер.
— О, — смутилась Джоанна, быстро оборачиваясь, — вы здесь… Добрый вечер, сеньор! Вы хотели что-то мне передать?
Человек в синем комбинезоне поставил на пол паяльную лампу и выпрямился, вытирая руки ветошью.
— Хотел, — улыбнулся он, — да чуть было не забыл. Вы уж простите, я еще днем должен был отдать, да закрутился тут с работой, совсем из головы вылетело…
Он полез в нагрудный карман комбинезона и осторожно— кончиками пальцев, чтобы не испачкать, — извлек оттуда конверт. Джоанна увидела свое имя, надписанное знакомым крупным почерком Мигеля.
— Ну, наконец, — вздохнула она с облегчением, — я уже так беспокоилась!
Джоанна вынула из конверта сложенный вчетверо листок бумаги и, одним взглядом пробежав строчки, просияла в улыбке. Потом перечитала записку снова, медленнее.
— Рада познакомиться с вами, сеньор Эрреро, — сказала она, пожимая руку водопроводчику. — Вы можете уделить мне несколько минут?
— Сколько угодно, сеньорита!
— Только пойдемте… здесь неудобно. Сюда, пожалуйста…