Джоанна Аларика
Шрифт:
Веселый капитан Сандоваль не хвастал, обещая к вечеру быть в столице. Около половины пятого маленький отряд прибыл на контрольно-пропускной пункт Аматитлан, в получасе езды от Гватемалы. Здесь их задержали. Капитан ушел звонить по телефону; через четверть часа он вернулся с расстроенным видом и сказал, что вынужден расстаться с попутчиками, что до столицы отсюда рукой подать — можно доехать на велосипеде, — но сейчас туда не пускают, так как город только что подвергся бомбежке.
— Нам опять изменили маршрут, — сказал он, пожимая плечами. — Ничего не понимаю! Второй день войны, а уже всюду бестолочь.
Джипы один за другим развернулись и укатили на юг, в сторону Куилапы.
— Что ж, будем ждать, — сказал Мигель.
Они ждали полчаса, час, два. На шоссе ревели моторы, люди ругались с часовыми, размахивали бумагами и оружием. Троих задержали и увезли куда-то в грузовике с вооруженной охраной. Джоанна и Мигель сидели в сторонке на стволе поваленного дерева, молча наблюдали за происходящим и курили. Капитан Сандоваль уделил им из своего запаса две пачки «Филипп-Моррис»; когда-то Джоанна предпочитала эти сигареты всем иным, а сейчас они казались безвкусными, как солома, но она курила одну за другой, затягиваясь — жадно и неумело. Во рту у нее было сухо и горько, в голове пусто.
— Брось, что ты делаешь! — нахмурился Мигель, когда она закурила четвертую. — И вообще я тебя миллион раз просил не курить… Опять эти нью-йоркские привычки!
Джоанна послушно бросила сигарету.
— Я хочу пить, — сказала она через минуту.
Мигель отцепил от пояса и протянул ей флягу, подаренную одним из солдат. Джоанна сделала глоток и поморщилась: вода была теплой и сильно отдавала металлом.
— Гадость, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я хочу чего-нибудь холодного. И еще я хочу принять ванну, понимаешь? Уже два дня, как я не могу вымыться по-человечески!
Мигель посмотрел на нее и ничего не сказал.
Джоанна вспыхнула.
— Пожалуйста! — закричала она. — Пожалуйста, можешь думать, что тебе угодно: что я капризная дура, что я эгоистка, что ты вообще напрасно со мною связался! Но только не сиди здесь, ради пречистой девы, с этим твоим невозмутимым индейским видом! Делай же хоть что-нибудь! Или мы будем ночевать в этой канаве?
— Не нужно, малыш, — мягко сказал Мигель. — Не кричи и не волнуйся. Когда можно будет, нас пропустят.
Джоанна уткнулась лицом в колени и беззвучно заплакала.
Уже совсем стемнело, когда комендант прислал к ним солдата с приглашением зайти поесть и выпить кофе. Комендант был небрит и говорил совершенно осипшим голосом; прошло некоторое время, пока Джоанна сообразила, что в довершение ко всему он еще и пьян. Впрочем, держался он твердо и говорил разумно.
От ужина они отказались, так как успели поесть с людьми капитана Сандоваля, но крепкий кофе пришелся как нельзя более кстати.
— Пейте, сеньора, — поощрял команданте. — Сегодня вам все равно долго не заснуть. А в город вы попадете, не бойтесь. Как только будет можно, я вас подсажу на что-нибудь попутное.
— Разрушения в городе большие? — спросил Мигель.
Комендант молча пожал плечами.
— А здесь не бомбили? — спросила Джоанна.
— Здесь нет. Хотели пробомбить Палинский каскад, но от гидростанции их отогнали зенитки, и они сбросили бомбы, где пришлось. Кажется, убили какого-то индейца.
— Вы видели их самолеты?
— Видел, и довольно низко. «Мустанги», чистенькие, как новорожденные младенцы. Ни знаков, ни номеров — все чисто. Вообще чистая работа. Вчера здесь одного сбили… за Марискалем. Пилот выпрыгнул, оказался янки.
— Настоящий янки? — недоверчиво спросила Джоанна.
— Самый настоящий, хоть ставь пробу. Только что из Майами. Нет, теперь уже все.
— Что значит все? — нахмурился Мигель.
— Все, — сипло повторил команданте, оглянувшись на дверь. — Теперь нам конец. Вы знаете, против кого мы воюем? Думаете, против людей Армаса? Бросьте, это можно рассказывать солдатам. Мы воюем против Соединенных Штатов Америки. Ясно? Ну, а это значит…
Команданте скривился и щепотью прижал к столу ноготь большого пальца, словно раздавил насекомое.
— Как офицер, вы не должны не только говорить такие вещи, но и думать о них про себя, — негромко сказал Мигель, помолчав. — Если в армии многие думают подобно вам, то тогда действительно все.
— Бросьте меня агитировать, сеньор Асеведо, — усмехнулся команданте. — Солдатам своим я повторяю то, что пишется в газетах. А не думать самому… Ну, это вы попробуйте сами — не думать, когда видишь все, что здесь делается…
Сохраняя на лице кривую усмешку, команданте полез в стол и достал бутылку. Видно, он решил, что нечего особенно церемониться перед парой штатских молокососов.
— Глоток мескаля, сеньор Асеведо? — спросил он. — Лучшего ничего нет, поэтому вас, сеньора, я не приглашаю…
Мигель отказался. Команданте выпил сам и дрожащими пальцами стал вертеть самокрутку.
— Идем, Мигель, — шепнула Джоанна, тронув колено мужа.
— Не спешите, сеньора, — сказал команданте. Джоанна покраснела. — Да, здесь насмотришься, — продолжал команданте. Облизав сигаретку, он тщательно огладил ее пальцем и с довольным видом прикурил от большой старомодной зажигалки. Джоанна вспомнила вдруг, что ее собственная — крошечный плоский «Ронсон» — осталась в ящике письменного стола. Она даже хорошо помнила, в каком углу. Обычно приходилось прятать такие вещи, потому что отец тоже не одобрял ее курения. Хотя никогда и не запрещал прямо. Возможно, в какой-то степени ему даже льстило, что его дочь современная девушка, вполне up to-date. [54] Да, когда-то они с отцом были друзьями…
54
В духе времени (англ.).
Недоверчивое восклицание Мигеля оторвало Джоанну от ее мыслей. Она встряхнулась и непонимающими глазами оглядела мужа и команданте.
— Верьте не верьте, а это так! — крикнул тот. — Если бы мне рассказал кто другой, я бы тоже не поверил. Но я слышал это сам! Сегодня утром, вот в этой самой комнате. Он стоял вот здесь, полковник Виктор Леон своей собственной блистательной персоной! Впрочем, ладно… А то вы опять обвините меня в неподобающем офицеру образе мыслей. Но я сам слышал его слова, понимаете!