Джоанна Аларика

Слепухин Юрий Григорьевич

Добыча оказалась богатой: три новеньких ручных «томпсона», несколько автоматов, магазинные коробки, консервы и даже семь фляжек рома.

— Да, а кто там стрелял? — вспомнил вдруг Мигель, когда трофеи были осмотрены.

Четверо добытчиков переглянулись.

— Стрелял? — с непонимающим видом спросил один. — Никто, мой сублейтенант… Хотя верно, стреляли, как же, как же! Это я попробовал пулемет, мой сублейтенант. Думал, может, не годится, тогда и тащить бы не стоило.

Мигель покосился на солдата и ничего не сказал. Продолжать расспросы было бессмысленно.

— Капрал, накормите раненых и уходящих, — сказал он сухо, посмотрев на часы. — Не задерживайтесь здесь.

Через полчаса девятнадцать человек во главе с Гутьерресом готовы были тронуться в путь. Для троих тяжелораненых связали носилки из лиан и ветвей. Разделили оружие и гранаты. Ручные пулеметы оставили группе Мигеля.

— Итак, капрал, — сказал он, — желаю удачи. Идите по полотну до будки весовщика, потом лучше свернуть влево, по просеке. Все трофейные бумаги передадите капитану Фуэнтесу! Скажете ему, что я уйду отсюда с наступлением темноты.

Цепочка солдат скрылась в зарослях. Трое оставшихся с Мигелем выбрали место посуше, устроили вокруг маскировочный завал из срубленной при помощи мачете зелени и расположились на обгорелом с краю куске трофейного брезента.

— Нас мало, но мы сильны духом, — пошутил Мигель, раздвигая ветки для лучшего обзора. — Лично я думаю, что нас здесь никто не потревожит, бандиты, как правило, стараются не атаковать дважды в одном пункте, но на всякий случай нужно смотреть в оба… Чего я боюсь, так это авиации. Если они решат истратить на нас парочку напалмовых бомб…

— Так точно, от этой штуки здесь никуда не денешься, мой сублейтенант, — спокойно подтвердил всегда невозмутимый Никастро. "

— Давайте, ребята, забудем пока о титуловании. Пока нет сержанта, а? — Мигель подмигнул с видом заговорщика. — Да, напалм… Собственно, я из-за этой опасности и отправил раненых. Ну, а оставить позицию совсем…

— Да чего там, правильно сделали! В случае чего, мы и вчетвером сумеем здорово наскипидарить задницы этим господам «освободителям». Верно я говорю, Хуансито?

— Это уж точно, — ухмыльнулся Годой. — Особенно ежели не на голодное брюхо.

— Вот правильная мысль! — кивнул Мигель. — В самом деле, давайте-ка прежде всего перекусим. Что там нам оставили из трофеев?

— Четыре банки консервов, мой сублейтенант, и ром. Фляжки у гондурасцев здоровые, наверняка будет литр.

— Тем лучше… А ну-ка? A-а, старые знакомые, — сказал Мигель, подкинув на ладони консервную банку. — «Свифт Компани», Чикаго. Давай, Никастро, вооружись своим гангстерским ножом, попробуем чикагскую свинину. С паршивого янки хоть шерсти клок.

Никастро достал из кармана нож — тоже трофейный, североамериканского производства, с пятидюймовым обоюдоострым клинком, выскакивающим при нажатии на кнопку, — и начал вскрывать банки.

— Разогревать не будем?

— А ну его к черту, разводить огонь в такую жару. Съедим и так.

Консервы были съедены неразогретыми, и съедены очень быстро, несмотря на жару и усталость. После этого обошла круг трофейная фляжка.

— Ну, хорошо, — сказал Мигель, закуривая. — Пообедали не хуже, чем в «Палас-Отеле». Теперь у меня есть к вам вопрос. Муньос, вы самый старший из нас и человек прямой. Скажите-ка мне, что произошло, когда ребята ходили за оружием. Не может быть, чтобы вы между собой об этом не переговорили. Даю вам слово, это останется между нами.

Муньос покосился на командира, куском маисовой лепешки очищая банку от остатков мяса.

…— Ну, если уж говорить начистоту, мой сублейтенант, то Араукано прикончил там одного типа…

— Раненого, насколько я понимаю? — помолчав, спросил Мигель.

Муньос отправил в рот лепешку и молча пожал плечами. Никастро, насвистывая сквозь зубы, закинул голову, прищуренными глазами следя за черным сопилотом, [62] неторопливо парящим в ярком, словно эмалевом небе.

62

Хищная птица, род крупного ястреба.

— Я обещал и на этот раз ничего не сделаю, — сказал Мигель. — Но если подобный случай повторится еще раз, виновный предстанет перед полевым трибуналом. Скажите об этом всем остальным.

— А что же, брать их в плен? Лечить, да? Ведь это же не люди, не солдаты! Посмотрите, что находят у них в карманах: крапленые карты да порнографические открытки…

— Послушайте, ребята, — устало сказал Мигель, вытирая рубашкой мокрую грудь. — Все мы знаем, что с. Армасом сюда пришли подонки, но своим солдатам превращаться в подонков я не позволю. Существуют международные законы ведения войны…

— Законы! Я плевал на эти законы, мой сублейтенант, — неожиданно резко прервал его Никастро. — После того, что мы видели в Агуа-Калиентэ… Помните ту учительницу?

— Помню. И все-таки это не основание, ребята. Пленного всегда можно расстрелять, если он окажется преступником. Верно?

Он обвел взглядом лица товарищей, они были непроницаемы. Ему вдруг представился совершенно бесцельным этот разговор и стало немного стыдно за свой поучающий тон. Черт возьми, подумаешь, учитель! Когда у человека палец на спусковом крючке и он видит перед собой врага — наемника, убийцу, пришедшего сюда грабить и насиловать, — попробуй внуши ему правила рыцарского поведения с противником…

— Одним словом, всякий солдат моего взвода, уличенный в самовольной расправе, будет немедленно передан в руки полевой жандармерии, — сказал он, ставя точку на этом вопросе. — А теперь предлагаю поспать по очереди.

— Вы ложитесь, мы пока посидим, покурим, ответил за всех Муньос.

— Давайте так, — согласился Мигель. — Разбудите в случае чего.

Не заставляя себя упрашивать, он растянулся на краю брезента, сняв каску и устроив над головой навес из большого бананового листа. Пахло свежесорванной зеленью, сыростью болота и гарью, неподвижный зной обволакивал тело липким сиропом. Мигель закрыл глаза и стал думать о том, о чем думал всякий раз, когда передышка позволяла забыть о войне.