Джоанна Аларика
Шрифт:
Приступ тошноты обессилил его. Вернувшись к Муньосу, он помог ему перевязать раны и сел рядом.
— Сейчас пойдем, — сказал он. — Курить хотите?
Тот отрицательно мотнул головой, видимо с трудом удерживаясь от стонов.
— Сейчас пойдем, — тупо повторил Мигель, с жадностью затягиваясь дымом. — Сейчас пойдем…
— Не по полотну, мой сублейтенант, — очень тихо сказал раненый. — Здесь минировано.
— Ну, понятно. Я вас потащу напрямик. Хорошо, здесь нет уже таких зарослей… Через полчаса выйдем к передовым постам.
Эти полчаса прошли, потом другие и третьи. Мигель потерял счет времени и счет остановкам, когда он укладывал на землю Муньоса, сам валился рядом, хватая воздух обугленным от жажды ртом, и потом заставлял себя подниматься снова и взваливать на спину бесчувственное тело раненого, которое с каждым разом становилось все тяжелее, и идти вперед, задыхаясь от усталости, обливаясь потом, по щиколотку увязая в топкой почве низины… Сначала он думал о своей ответственности за случившееся, потом просто считал шаги, потом сбился и вообще перестал что-либо соображать. Шел, отдыхал и снова шел без единой мысли в голове, уже не разбираясь в светящихся цифрах, буквах и точках на пляшущем перед глазами циферблате компаса.
Лишь каким-то чудом он не потерял ориентировку и не сбился с направления. Около полуночи Мигель вышел на шоссе и свалился на гудрон вместе со своей ношей. Последнее, что он услышал, был лязг затвора и окрик: «Кто идет?», и тут же звезды качнулись и понеслись куда-то бешеной каруселью, и наступила тишина.
Час спустя он сидел за дощатым столом, вымывшись и переодевшись, и жадно пил горький обжигающий кофе. Руки его еще тряслись, и он, сделав глоток, торопливо ставил на стол алюминиевую кружку.
— Ты выпей коньяку, слышишь? — сказал лейтенант Ираола. — Выпей, и все будет в порядке. И вообще нечего приговаривать себя на вечные муки. Война есть война. Ты, что ли, положил там эту мину?
— Иди к черту, — сквозь зубы ответил Мигель. — Люди были под моей командой, доверяли мне… У тебя есть коньяк? Дай.
Ираола вышел из комнаты, вернулся с бутылкой и молча поставил ее перед приятелем. Тот вытащил пробку зубами и несколько раз хлебнул прямо из горлышка.
— К черту, — повторил он, — я никогда себе этого не прощу. Завтра снимаю с себя нашивки, довольно! Драться можно и без нашивок. Какой из меня офицер? К черту, слышишь ты!
— Слышу, слышу, — спокойно сказал Ираола, в свою очередь приложившись к бутылке. — Интересное дело, если бы каждый офицер сдирал с себя нашивки, потеряв двух солдат. Шиш бы тогда остался от нашей армии. Придумает такое…
— Что с Муньосом? — перебил его Мигель, закуривая.
— Ну что — перевязали, уложили. Теперь будут штопать. Фельдшер говорит, ничего страшного.
— Гутьеррес! — крикнул Мигель, швырнув на пол сигарету. — Простой капрал! Девятнадцать человек провел без происшествий. А меня черти понесли по заминированному полотну…
— Да перестань ты хныкать, неврастеничный осел! — крикнул Ираола. — Кем ты себя воображаешь, черт тебя дери, святым Франциском Ассизским, что ли? Или ты хочешь, чтобы тобой любовались: вот, мол, молодой и красивый сублейтенант на своем горбу припер раненого солдата и теперь сидит и плачет о двух погибших?..
Мигель медленно поднялся за столом и взялся за горлышко коньячной бутылки. Губы его прыгали.
— Если ты посмеешь еще хоть одно слово…
— Сублейтенант Асеведо!
Оба оглянулись. Мигель отшвырнул ногой табурет.
— Я Асеведо, — сказал он, подойдя к стоявшему на пороге незнакомому солдату. — В чем дело?
— Из оперативного штаба группы, мой сублейтенант! — козырнул тот, подавая конверт.
Мигель вскрыл его и пробежал содержание бумаги, вскинув брови.
— Вы с машиной? — спросил он солдата.
— Так точно!
— Ну ладно… Подождите десять минут, я побреюсь. Хотите пропустить стаканчик?
— Спасибо, мой сублейтенант, лучше не надо — дорога тяжелая, да и темно, как…
— Хорошо, ждите в машине.
Солдат еще раз козырнул и вышел. Мигель медленными шагами вернулся к столу, на ходу перечитывая бумагу.
— Ну? — с любопытством спросил Ираола.
Мигель пожал плечами.
— Будь я проклят, если что-нибудь понимаю… «Приказ сублейтенанту Мигелю Орасио Асеведо с получением сего немедленно явиться в ОШГ». И ни слова больше. На черта я им понадобился в оперативном штабе? Да еще в час ночи…
— Ну, быть тебе главнокомандующим. А ты еще собирался сдирать нашивки, дурень! Смотри, с тебя выпивка.
— Ничего не понимаю, — повторил Мигель. — Ну ладно, увидим. У тебя нет хорошего лезвия? К большому начальству неудобно являться с такой щетиной, дай побреюсь.
Ираола достал из нагрудного кармана голубой конвертик и бросил на стол перед Мигелем.
— На, черт с тобой, последний «Жиллет» тебе жертвую. Выбрей заодно тонзуру на своей мудрой голове. Я, кажется, догадываюсь, зачем тебя вызывают.
— Ну?
— Тебя могут наградить за дело в Агуа-Калиентэ. Не веришь? Увидишь сам. Смотри, прохвост, если получишь Кетсаля, [63] возвращайся с литром текилы, достань хоть из-под земли. Коньяка у меня уже больше нет, не надейся. Постарайся раздобыть у штабников, они, стервецы, народ запасливый.
— Ладно, ладно…
Мигель торопливо побрился, привел себя в порядок и через четверть часа уже трясся в джипе. Тусклая полоска света из затемненных фар бежала перед машиной. Раздумывая над причинами неожиданного вызова, Мигель терялся в догадках и курил сигарету за сигаретой, прикрывая огонек ладонью и привычно прислушиваясь, не гудит ли над головой.
63
Высший военный орден в Гватемале.