Джоанна Аларика
Шрифт:
Вообще невозможно осмыслить все то, что произошло за эти десять дней. Еще семнадцатого… семнадцатого она дала Мигелю согласие стать его женой, и жизнь в тот день лежала перед нею солнечная и радостная, как парковая аллея ранним утром. А потом на страну черной тучей обрушилась война, и сразу же все вокруг окрасилось в страшные цвета грязи и крови. Эти ужасы госпиталя, которых она не забудет до конца дней, люди с разорванными животами, люди с обугленными лицами, люди, в которых уже невозможно узнать людей… Маленькая обезьянка Асунсьон, родители которой погибли в пламени напалма… Кто виноват во всем этом? И неужели никто и никогда не ответит за все эти ужасы, обрушенные на маленькую
Очевидно, все-таки Мигель прав. Очевидно, это и в самом деле единственное, что теперь остается: вырваться за границу и продолжать борьбу с той стороны. Ради погибших живые должны что-то делать, иначе все это окажется еще более бессмысленным…
Мигель был прав и в том, что прикрикнул на нее тогда в палатке. Жена должна быть мужу помощницей, а не обузой в трудные минуты. Другом, именно другом — в горе и в радости, при любых обстоятельствах…
Подлетев к мосту — тому самому, где на рассвете ждал окончания работы саперов, — Мигель сбавил ход и осторожно ввел машину на зыбкий настил. Сразу стих ветер, до этого ураганно свистевший в ушах и забивавший дыхание тугой подушкой. Джоанна повернула голову и спросила:
— Мигель, ты совершенно уверен, что это действительно необходимо — эмигрировать?
— Совершенно, — ответил тот. — Абсолютно необходимо, малыш, поверь мне.
Она помолчала, потом протянула руку и осторожно погладила мужа по колену.
— Тогда не расстраивайся, Мигелито… Важно, что ты считаешь это действительно нужным… А я постараюсь, чтобы для тебя это было не очень тяжело. Ведь когда у человека хорошая семейная жизнь, то ему многое кажется не таким трудным, не правда ли?
— Спасибо, малыш, — ответил Мигель, на секунду оторвав взгляд от настила и коротко улыбнувшись. — Я никогда не сомневался, что ты это сумеешь…
Через сорок минут, миновав [разбитые бомбами окраинные кварталы Чикимулы, они повернули на юго-запад. Дорога, пролегавшая до этого по низменности, начала петлять, поднимаясь в предгорья Кордильер.
— В Халапе остановимся перекусить, — сказал Мигель, взглянув на часы. — Или не стоит?
— Как хочешь… Можно остановиться, ты ведь, наверное, еще не завтракал?
— По правде сказать, было не до этого. Между прочим, я…
— Мигель, посмотри туда, прямо. Видишь?
Мигель притормозил, взглянув туда, куда указывала рука Джоанны.
— Самолет? Ничего, это, наверное, какой-нибудь случайно залетевший… Проскочим сейчас до того холма, там можно переждать на всякий случай…
Взревев мотором, джип рванулся вперед, вдавив Джоанну в спинку сиденья.
— У нас позавчера был интересный случай. Послали двух ребят в разведку… Что за черт, да он, кажется, и в самом деле…
Резкое торможение швырнуло Джоанну вперед — она едва успела выставить перед собой руки, чтобы не удариться о ветровое стекло. Вскинув голову, она увидела, как самолет косо падает навстречу им, стремительно увеличиваясь в размерах.
— Нагибайся, быстро! — крикнул Мигель, хватая ее за плечо. Джоанна, согнувшись, нырнула под приборный щиток, сильно ударившись лицом о рычаг подключения переднего дифференциала. Боли она в этот момент не почувствовала и вообще даже не успела сообразить, что происходит, слишком испуганная окриком Мигеля; она замерла, стараясь сжаться в совсем маленький комочек. Прямо перед ее глазами был вытертый до блеска металлический пол джипа, откуда-то из-под рулевой колонки несло жаром, сильно пахло бензином от бака под сиденьем. Ободок каски Мигеля, нагнувшегося над нею, больно давил ей на поясницу. Было очень тихо, как всегда бывает на пустынной дороге, когда вдруг выключишь мотор. И в этой тишине, наполняя ее до самых краев, до самых далеких горизонтов, стремительно нарастал яростный свистящий вой падающего на цель истребителя. Джоанна почувствовала, что сейчас закричит, просто закричит от внезапно охватившего ее нестерпимого ужаса, и вдруг рев самолета, достигший, казалось, пределов воспринимаемого человеческим ухом, словно взорвался над самой головой, лопнув и рассыпавшись дробным грохотом. Джип конвульсивно вздрогнул, как живое существо перед смертью, визгнул раздираемый металл, брызгами разлетелись стекла; Джоанна ощутила, как вместе с машиной дернулся и Мигель, навалившись на нее еще тяжелее. Прямо перед ее глазами на блестящий металлический пол упала ярко-алая капля. Потом вторая.
Судорожно-торопливо, обдирая колени о какие-то металлические части, Джоанна выбралась из-под навалившейся на нее тяжести и выскочила на дорогу. Дрожа как в лихорадке и ловя ртом воздух, она молча смотрела на раскрошенное пулями, все в звездных лучистых трещинах ветровое стекло, на изодранный брезент сидений, на окровавленную защитную рубашку Мигеля, который слепыми движениями цеплялся за металлическую раму спинки, пытаясь встать и снова и снова роняя голову на залитое кровью сиденье. Гул самолета вывел ее из этого столбняка; вскрикнув, она обежала машину спереди и схватила Мигеля за плечи, пытаясь его поднять.
— Мигель, — кричала она, напрягая все силы, — Мигель, встань, ты должен, слышишь? Мигель, это ничего, я тебя перевяжу, у меня индивидуальный пакет… Только вставай, я должна отвести тебя от машины! Мигель, ты слышишь, встань, Мигелито, я тебе помогу…
Кое-как ей удалось приподнять тело мужа, привалив к спинке сиденья. Мигель поднял голову и взглянул на нее уже затуманенными смертью глазами. Из его рта, в углу, стекала тонкая струйка крови.
— Уходи… малыш… — еле слышным шепотом сказал он. — Иди… Все равно я уже… возьми пакет…
— Неправда! — крикнула Джоанна, обхватив его под мышками и пытаясь вытащить из машины. — Неправда, Мигелито, это пустяки, я тебя сейчас перевяжу, только уйдем отсюда, самолет сейчас вернется!..
Она быстро глянула на небо: самолет действительно разворачивался, но довольно далеко, как ей показалось.
— Постарайся встать, Мигелито, ну постарайся, милый! Я тебе клянусь, все будет хорошо, только отойдем немного от машины!..
— Иди! — прохрипел Мигель, снова роняя голову. — О ребенке подумай… иди в посольство… малыш… тебе помогут… адреса возьми…
— Но я не хочу без тебя, Мигель! — крикнула Джоанна, глянув на быстро приближающийся — с другой стороны — самолет. — Мигелито, мы уйдем вместе, понимаешь? Я одна боюсь! Не оставляй меня, Мигелито, ты ведь мне обещал…
Она не договорила, потому что у нее в легких вдруг не стало воздуха, а вокруг нее не стало света; чудовищная сила оторвала ее от Мигеля, смяла, оглушила и швырнула в черную грохочущую пустоту.
Очнулась она несколько часов спустя от страшной головной боли и лучей полуденного солнца, бьющих прямо в лицо. Еще ничего не вспомнив и не понимая, что с нею случилось и почему она лежит здесь, на обочине шоссе, Джоанна пошевелилась, инстинктивно стремясь спрятать голову в тень. Но тени не было, боль ломилась в виски, раскалывая череп.