Джоанна Аларика
Шрифт:
Педро привели в здание комендатуры и заперли в пустой комнате. Он посидел несколько минут в углу, опершись подбородком на колени, а потом им овладело страшное отчаянье от мысли, что он так глупо попался и теперь не увидит Аделиту и ничего не узнает об Эрнесто. Ему даже захотелось умереть. Лучше бы застрелили на месте! Он вскочил и, подойдя к двери, стал бить в нее ногами и выкрикивать всякие ругательства в адрес «освободителей». Сначала ему просто приказали замолчать; потом, когда он продолжал шуметь, дверь вдруг распахнулась — он едва не вывалился наружу, — и страшный удар по лицу заставил его отлететь к противоположной стене камеры. Вошедший солдат притворил за собою дверь, снял пояс, обернул вокруг кулака и стал неторопливо избивать лежащего на полу арестанта — по голове, по ногам, по животу, по чему придется. Педро, защищая лицо руками, катался по полу и удерживал крики. Когда солдат ушел, он с трудом сел, сплевывая кровь. Что-то твердое уперлось ему под мышку, он пощупал и не сразу узнал рукоятку ножа. Удивительно, что его даже не обыскали!
Все его тело было избито, один глаз быстро затекал опухолью и уже почти не видел, три зуба шатались. Но он не чувствовал боли — ненависть жгла его сильнее, чем рубцы от солдатского ремня. Теперь ему уже не хотелось умереть.
Пока у него есть нож, он с ними еще поборется. Он мог бы убить солдата, который его избивал. Но солдат — это для него не добыча. Дураки, они думают, что имеют дело с мальчишкой, которого можно укротить ремнем! Он сумел взорвать штабной «паккард», минировал его под носом у часового, пока лейтенант за рулем слушал музыку! Если бы они только знали, кто попался им в руки…
Никакого солдата он убивать не будет. Если его все же вздумают обыскать и найдут нож, тогда другое дело, тогда придется пустить его в ход против кого бы то ни было. Но пока он этого не сделает. Пока он вооружен, у него есть надежда на свободу. Сумел же уйти Эрнесто Корвалан!
Глава 2
Стоя на пороге своей хижины, Мамерто смотрел на приближающиеся машины и пытался отгадать, куда они едут.
Какое-то предчувствие говорило ему, что они могут остановиться здесь, у подножия холма. Но это было бы слишком скверно, если бы они остановились именно здесь, и поэтому он предпочитал просто не думать о такой возможности.
Машины были еще далеко. Они то скрывались за поворотами извилистого шоссе, то снова появлялись и с каждым разом становились все ближе. Дорога здесь довольно оживленная, и это вообще могли быть совсем другие машины, не обязательно те. Но даже если это действительно те машины, то что в этом страшного? Они могли ехать на финку старика Орельяны, или к Монсону в «Грано-де-Оро», или еще куда-нибудь…
Сейчас все хозяева ездят друг к другу в гости. С поздравлениями, надо полагать. Ну и, конечно, чтобы выпить. Говорят, старый Гарсиа третьего дня закатил у себя в «Эль-Прогресо» такой пир, что переплюнул те фьесты, которые когда-то устраивал Монсон. Сам Монсон на этот раз ничего не устроил. Понятно, когда у человека такое несчастье! Коммунисты украли у него дочку, нинью Джоанну. Падре Теодосио говорил об этом в церкви. Они знали, что Монсон против них, и украли нинью в ту самую ночь, как началась война. Действительно, жаль человека, и еще больше жаль девушку…
Машины затормозили разом у подножия холма, и из них на обе стороны высыпали люди. Мамерто обеспокоенно оглянулся на дверь своей хижины и принялся считать приехавших. Ему удалось насчитать шесть человек, среди них Монсона и Орельяну, а потом он сбился. И все они направились к хижине вверх по холму.
— Мамерто, — позвала изнутри Каталина. — Я так и знала, что к нам сегодня приедут! Мамерто, ты не спорь с ними, отдай им ихнюю землю, если они захотят… вчера они убили Хасинто, потому что он спорил…
— Молчи, жена, — сурово ответил Мамерто, несколько раздраженный вмешательством женщины в мужские дела. — Эта земля не ихняя, я получил ее от правительства, и у меня есть Бумага…
Он почесал одну босую ногу о другую, глядя на непрошеных гостей и решая, идти к ним навстречу или не идти. Подумав, что вежливость никогда не помешает, он вышел из-под навеса и с достоинством направился по тропинке. Впереди группы шли Монсон, немец — его старший капатас — и молодой Гарсиа с висящим под — мышкой автоматом. На полпути они встретились.
— Ола, Мамерто, — сказал капатас. — Как идут дела?
— Добрый день, дон Энрике, спасибо… работаем понемногу…
— Это правильно, — кивнул немец. — Кто не работает, тот, как говорится, и жрать не получает. Кстати, Мамерто, ты случайно не марксист?
Мамерто не понял вопроса и, чтобы не ответить невпопад, сказал уклончиво:
— Да знаете ли, сеньор Хофбауэр, как когда…
Приехавшие захохотали.
— Типичный оппортунизм, это прямо феноменально! — воскликнул лиценциат Гарсиа, оглядываясь в поисках одобрения.
— Так, этот вопрос ясен, — кивнул Хофбауэр. — Так вот что, Мамерто… Как же мы будем насчет земли? Она-то ведь принадлежит сеньору Монсону, а?
— Я ее получил от правительства, — глухо ответил Мамерто, затравленным взглядом обведя лица приехавших. — Я ни у кого ее не брал, правительство купило ее у патрона и потом отдало мне…
— О, да ты и в самом деле образованный человек, даже в таких вещах разбираешься, — удивился капатас. — Но правительства твоего больше нет, вот в чем беда.
Мамерто стоял перед ним, высокий, костлявый, в истрепанных хлопчатобумажных штанах чуть ниже колен и линялой рубахе с открытым воротом. На его лице, непроницаемом, как у многих ладинос, нельзя было прочесть ничего, кроме упрямства. В нескольких шагах от него, заложив руки в карманы белых бриджей, с угрюмым видом стоял Монсон, до сих пор не проронивший ни одного слова.
— Видите ли, э-э-э… Мамерто, — сказал лиценциат Гарсиа. — Позвольте мне, как юристу, дать вам маленькое разъяснение по этому поводу. Дело в том, что со сменой правительства обычно теряют силу все декреты, законы и распоряжения, изданные до момента переворота.
Мамерто глянул на молодого человека сверху вниз, без всякого выражения, и медленно отвел глаза.
— Я получил землю от правительства, — упрямо повторил он, обращаясь к немцу, — у меня есть Бумага, и там написано, что это земля моя…
— А ты уверен, что там так написано? — спросил немец. — Может, ты не так прочел?
— Я не умею читать, сеньор Хофбауэр, — с достоинством ответил Мамерто. — Бумагу мне прочитала моя дочь, которая учится в школе. Она говорит, что там так написано.