Джокер в колоде
Шрифт:
И в самом деле, это скорее симптомы профессиональной болезни, и я обычно стараюсь держать себя в узде. Поэтому я отмахнулся от глупых вопросов и попытался видеть только светлую сторону дела.
Джим первым вошел в лачугу, и мы с любопытством огляделись. Смотреть-то было не на что. Небольшая, почти квадратная комната с парой столов и несколькими деревянными стульями, железная печка и выстроившиеся вдоль стены шесть коек с простынями и одеялами в жирных пятнах. Более омерзительной свалки я в своей жизни не видел.
— Они очень опрятные, да? — спросил я Джима. Он усмехнулся, очевидно, превозмогая раздражение.
— Здесь нет душевых. Кстати, в этой части острова и воды нет, кроме океана. Будем надеяться, что они захватили с собой голубой «Секрет».
— И обрызгали им свою лачугу. — И вновь меня что-то смутило. Я окинул взглядом комнату и озадачился еще больше. — Джим, — спросил я, — тебе не кажется, что здесь как-то тесновато?
— Да, но им и не нужно много места, Шелл.
— Я не это имел в виду. Снаружи хибара показалась мне вдвое длиннее. А теперь комната кажется почти квадратной.
Джим медленно осмотрелся.
— Теперь, когда ты обратил внимание, мне это тоже кажется странным.
Я взглянул на часы. Они показывали два сорок пополудни.
— Будет лучше, пожалуй, если я пойду на эту продуктовую фабрику, — предложил я. — Или как ее там.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
— Не стоит нам обоим появляться там одновременно. По крайней мере до тех пор, пока я не узнаю о ней побольше. Годится? Кстати, револьвер при тебе?
Он кивнул, похлопав себя по карману, и сказал:
— Тогда я буду ждать тебя здесь, ладно?
Я кивнул и вышел из лачуги.
Поднимаясь по склону холма, что находился в нескольких сотнях ярдов от меня и закрывал северную часть острова, я чувствовал себя прекрасно, наслаждаясь ярким солнцем и насыщенным кислородом воздухом. На вершине были установлены два огромных деревянных бассейна, которые, как я догадался, служили резервуарами, — Джим упоминал об этом, — здесь скапливалась дождевая вода и грунтовые воды, выкачиваемые из буровых скважин где-то неподалеку. Вода самотеком стекала к фабрике.
С гребня холма я увидел внизу несколько акров культивированной земли, зеленеющей низкими саженцами, а рядом — длинное деревянное строение, по всей видимости укрытие для рабочих, место, где они могли отдохнуть и поспать. У берега океана расположилась сама фабрика. Вид ее поразил меня.
Я ожидал увидеть нечто кустарное типа лачуги, которую только что покинул, но это было огромное, вытянутое в длину здание, занимавшее добрый акр, если не больше, свежевыкрашенное, с двойным рядом чистых стеклянных окон, смотрящих на море и материк — туда, откуда прибыли мы с Джимом. Две огромные трубы выпускали темно-фиолетовый пар, доносился глухой лязг машинного оборудования.
У входа в здание находилось четверо охранников, и все они смотрели в мою сторону. Когда я приблизился к ним, они продолжали молча таращиться на меня, не шевельнув и пальцем. Почему-то у всех были совершенно тупые лица, и при виде незваного гостя их физиономии не смягчились. Все они были одеты в белые комбинезоны с серыми полосками и матерчатые кепи с козырьком.
— Добрый день, джентльмены, — поздоровался я. — Ваш босс на месте?
— Кто? — спросил высокий, худой, кощееобразный, с подбитым глазом и тощими усами.
— Босс, менеджер. Или хозяин, кто заведует этой… Я заметил на двери табличку с надписью: «Хэнди-фуд инкорпорейшн», а под названием — торговую марку с изображением скрещенных ложек на фоне белого треугольника. Костлявый спросил:
— Что тебе нужно от него?
От того, каким тоном он это произнес, мне стало несколько не по себе.
— Хотел бы сказать ему сам, лично, — любезно пояснил я.
Он поскреб свои тощие усы и дернул узкими плечами.
— Входи.
Он провел меня в просторный, симпатично обставленный офис. Там никого не оказалось, а мой провожатый вышел через другую дверь, оставив меня наедине с самим собой. У стены стояла кожаная кушетка, напротив двери — широкий коричневый стол, за ним — мягкий вращающийся стул. На столе красовалась треугольная пластинка с выгравированным на ней именем «Луис Н. Греческий» и несколько цветных брошюр.
Я взял одну из брошюр. Это был рекламный проспект, и с нарастающим чувством недоумения я заметил, что в нем красочно воспевались достоинства детского питания с ужасно претенциозным названием «Па Па, еда для малышей». Это «Па Па» имело несколько вариаций — протертый шпинат, зеленый горошек, маисовая каша и другая фруктовая стряпня. Бр-р… Я представил себе рекламную кампанию, вообразил дюжину здоровых мужиков, собравшихся за столом в конференц-зале и внимательно слушающих, пока один из них декламирует: «Па Па. Па? Па Ла?» Но эта вдохновляющая картинка вмиг исчезла, когда я услышал за спиной шаги и повернулся.
Это оказался грузный, с покатыми плечами верзила, полностью закрывший своей волосатой особой дверной проем. Волосы торчали из расстегнутого ворота рубашки, кустились на голове, густо покрывали руки. У него даже уши были волосатые, торчали волосы и в носу. Он был очень волосатый парень, этот Луис Н. Греческий.
Мне, наверное, следовало бы сразу догадаться, когда я увидел выгравированное на пластинке имя, — а не тот ли это самый Луи Грек?
— Какого хрена вы здесь делаете? — Он казался искренне удивленным.
Помнится, Луи обладал своеобразной манерой говорить; у него, я бы сказал, ум вроде уборной во дворе и рот как плевательница. Человек, чье ремесло — преступления и насилие, зачастую разговаривает языком, выдающим богатство его пошлого воображения, уделяя особое внимание сексуальным и выделительным функциям организма. Луи не был исключением, примерно каждое четвертое сказанное им слово было матерным.
— Я как раз собирался спросить об этом вас, Луи, — сказал я со значением.
Он повторил вопрос, тряся головой, будто погремушкой. Понятно, я тоже немного нервничал, поэтому перешел в наступление: