Джон Браун
Шрифт:
Скитания
Последующие годы жизни Брауна наполнены судорожными и безуспешными стараниями заработать хоть немного денег, чтобы прокормить и воспитать детей. Он берется за всякое подвернувшееся дело. Кругом него — блестящие примеры быстрого обогащения. За десять лет, что он не был в родном штате, население Огайо возросло с девятисот тысяч человек до полутора миллионов. С каждым годом продолжают прибывать эмигранты из Европы. Идет бешеная спекуляция земельными участками.
Со сказочной быстротой растут города. Чикаго, который в 1832 году был простым фортом, в 1840 году-представляет
Браун не может уберечься от этой волны. Она захватывает и его. Он то покупает саксонских овец и стрижет их шерсть на продажу, то нанимается пасти овец богатого скотопромышленника в Огайо.
Пять голодных ртов требуют от него пищи. Пять неразумных голов требуют материнского присмотра. Пока Браун с овчарками и пастухами сторожит стадо, в доме хозяйничает шестнадцатилетняя дочь соседа-кузнеца Мэри Дэй.
Мэри — смуглая и сероглазая, с большими руками и тихим голосом. Она быстро и ловко управляется с хозяйством, и дети смотрят на нее с обожанием. При ней они всегда умыты и накормлены. Когда Джон Браун, усталый, возвращается домой, над очагом уже висит начищенный до блеска медный чайник и жареная грудинка стоит на столе. Он устал, но глаза его ищут смуглую девушку-хозяйку.
Она в сенях сбивает масло. Ее сильные руки крепко держат маслобойку. Темные пряди волос выбились из-под чепца и упали на разгоряченное лицо. Он долго смотрит на нее из-за двери. Мэри Дэй не замечает его, губы ее по-детски выпячены от усилия.
Маленькая Руфь вбегает в сени, видит отца и вскрикивает. Он смущен, как пойманный школьник, — обычно он сторонится женщин. Дайант приучила его к мысли, что женщины охотнее общаются с богом, чем со своими мужьями.
Поздно вечером Джон Браун пишет Мэри Дэй письмо. Он вдов и стар, ему тридцать два года, стало быть, он ровно вдвое старше Мэри. Он был женат, но прожил жизнь без любви. Так случилось. Он просит Мэри Дэй быть женой ему и матерью его сиротам. Если Мэри не хочет его, — пусть ничего не говорит, он сам все поймет.
Мэри Дэй долго носит письмо за корсажем. Ей страшно прочесть его, потому что она заранее знает, что в нем написано. Она любит Джона Брауна и боится его. Он не такой, как все фермеры и скотопромышленники, которых она знает Он читает большие, непонятные книги, якшается со всеми неграми в округе; никогда не повышает голоса, и все-таки все его слушаются. Он называет себя стариком, но у него детская улыбка, и Мэри любит даже его холодные, «каменные» глаза.
Джон Браун уже решил про себя, что она отказывает ему, когда вдруг она сказала ему «да».
С этих пор его старания заработать побольше денег для семьи еще усиливаются. Пастбища, стада, овцы, шерсть — он берется за все. Но ум его абсолютно лишен коммерческой изворотливости, торгашеской сметки. В нем нет ни капли купеческой крови, и он не способен дешево купить и дорого продать. Лето 1846 года застает его компаньоном Перкинса, богатого скотопромышленника и дельца. Перкинс приходит в отчаяние от прямоты и честности своего компаньона. Браун готов каждому отдать товар по себестоимости.
Но такого знатока овец не скоро отыщешь, и Перкинс скрепя сердце делает Брауна участником в прибылях.
Когда они открывают в Спрингфильде (Массачузетс) контору по сбыту и покупке шерсти, Перкинс умоляет своего компаньона предоставить ему все переговоры с клиентами. Пусть Браун ведет книги, ездит осматривать стада, а Перкинс как-нибудь сумеет договориться с покупателями. Браун легко уступает ему эту честь. В сущности, дело его мало интересует, он занимается им ради семьи. Теперь в доме прибавилось множество ртов: Мэри Дэй рожала через год. Сначала это были мальчики: Ватсон, Сэлмон, Оливер, потом пошли девочки. Когда старшие сыновья от Дайант кончали школу и уже подумывали о самостоятельной жизни, младшие дети Мэри только начинали ходить.
Но хотя в доме часто не хватало самого необходимого, Браун радовался каждому ребенку. Он сам нянчил маленьких и, несмотря на то, что их было много, знал нрав и привычки каждого из них. И дети любили отца. Он никогда не бранил их за беготню и разорванную в драке одежду; они знали, что он будет беспощаден, только если они солгут. Ложь, зависть, ябедничество в доме Брауна считались наихудшими из пороков. В этих случаях Мэри Дэй всегда поддерживала мужа.
Частые переезды приучили семью мужественно выносить бытовые невзгоды. Приехав на новое место, Мэри с детьми тотчас же принимались за работу. Из жалкой хибарки они умели создавать уютное жилье. В них всех жило молчаливое упорство и способность применяться к обстоятельствам. Виргиния, Огайо, Массачузетс — они всюду бодро вили гнездо, и никто из них, даже мысленно, не упрекнул отца за эти постоянные скитания.
Где-то на бесчисленных дорогах Севера фургон Брауна повстречался с щегольской каретой. На миг из кареты мелькнуло лицо с курчавой бородкой и внимательными глазами. То был Чарльз Диккенс, почетный гость Америки, совершавший путешествие по Соединенным штатам.
Американцы, падкие до знаменитостей, долго зазывали его к себе. Теперь этот всеми признанный и прославленный, знаменитый писатель двух материков осматривал молодую республику. Его мнением дорожили, перед ним заискивали, ему старались показать все самое лучшее, чем в те годы располагала Америка: больницы, университеты, железные дороги, убежища для слепых и престарелых. Американцы лезли из кожи, чтобы доказать знаменитому англичанину, что Новый свет лучше, культурней и опрятней его старой родины.
Но у гостя был острый, насмешливый и проницательный взгляд. Он проникал дальше, чем хотелось бы радушным хозяевам: позади прибранных нарядных гостиных он обнаруживал другие комнаты, «для себя», неряшливые, запущенные, темные.
Ему показывали центр Нью-Йорка, блестящий город банков и магазинов, — он шел в боковые улицы и находил там убогие лачуги и свиней, пожирающих городские отбросы.
«Здесь много переулков почти таких же грязных, как переулки Лондона, — пишет он о Нью-Йорке. — Камни мостовой до того истерты от ходьбы, что блестят; красные кирпичи зданий сухи донельзя. Омнибусам здесь нет числа. Множество пролеток, карет, колясок и тильбюри на высоких колесах. Кучера — и белые и негры — в соломенных, черных, белых, лакированных шляпах, в драповых пальто черного, коричневого и синего цвета. Есть еще кучера в ливреях; это должно быть какой-нибудь южанин одевает своих черных слуг в ливреи и ездит с пышностью султана.