Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 16
Шрифт:
Молодой человек, в это время уже расправившийся со всем, что было у него на тарелке, помолчал немного и затем, слабо улыбнувшись, сказал:
— Я говорил в переносном смысле. Я полагаю, сэр, вы никогда не сидели в тюрьме?
При слове «тюрьма» сразу же сказалась природная доброта мистера Левендера.
— Простите меня, — тихо проговорил он, — скушайте всю ветчину, прошу вас. Я прекрасно обойдусь хлебом и сыром. Я бесконечно сочувствую вашему положению и ни в коем случае не хочу сделать ничего, что могло бы побудить вас еще раз навлечь на себя несчастье. Если это вопрос денег или чего-нибудь в этом роде, — робко продолжал он, — прошу вас, располагайте мною. Я ненавижу тюрьмы: это варварство; человека можно осуждать лишь на муки совести.
Глаза молодого человека зажглись.
— Меня и осудили, — сказал он, — только не на муки совести, а как раз из-за того, что я отказался идти против своей совести.
— Возможно ли? — воскликнул ошеломленный мистер Левендер.
— Да, да, — подтвердил молодой человек, отрезая себе здоровенный ломоть хлеба. — Иначе и не скажешь. Они хотели, чтобы я нарушил слово, чтобы я предал свои убеждения, а я отказался. Через две недели меня опять посадят, и вот, пока я на свободе, я должен есть, уж извините. Мне надо накопить как можно больше сил. — И он так набил себе рот, что не мог ничего более выговорить.
Мистер Левендер смотрел на него в великом смятении.
«Как несправедливо я судил о нем», — думал он, и, увидев, что служанка принесла рульку от окорока, он начал срезать с нее то немногое, что на ней оставалось, и, наполнив тарелку, придвинул ее молодому человеку. Тот поблагодарил его и, не взглянув на своего благодетеля, стал быстро поедать ветчину. Мистер Левендер смотрел на него со слезами умиления.
«Как хорошо, что я его встретил, — думал он. — Бедный юноша!»
— Где же яйца? — внезапно спросил молодой человек.
Мистер Левендер поднялся и позвонил в колокольчик.
— Принесите, пожалуйста, ему оставшиеся яйца, — сказал он.
— Слушаю, сэр, — сказала служанка, — но что же будете кушать вы? У нас больше ничего не осталось.
— Вот как! — испугался мистер Левендер. — Тогда чашку кофе и кусок хлеба, пожалуйста, Я могу поесть где-нибудь еще.
Служанка удалилась, что-то бормоча про себя; принеся яйца, она ткнула их молодому человеку, который проглотил их в два счета.
— Я намерен, — сказал он, — за эти две недели сделать все возможное, чтобы накопить побольше сил. Я буду есть почти не переставая. Им не удастся сломить меня. — И, протянув руку, он забрал остаток хлеба.
Мистер Левендер смотрел, как исчезает хлеб, и в нем шевельнулась досада, но он тотчас же постарался ее подавить.
«С моей стороны эгоистично даже думать о еде, — сказал он себе, — в то время, как этот юный герой еще голоден».
— Вы, вероятно, жертва какого-нибудь политического или религиозного заговора? — спросил он.
— И то и другое, — ответил молодой человек, откидываясь на стуле со вздохом пресыщения и отирая губы. — Меня сегодня выпустили и, как я уже говорил вам, через две недели день в день меня снова будет судить военно-полевой суд. На этот раз мне дадут два года. Но им не сломить меня.
Мистер Левендер вздрогнул при слове «военно-полевой суд», страшное сомнение стало одолевать его.
— Вы, — пробормотал он, — вы… вы не уклоняетесь от военной службы?
— Вот именно, — ответил молодой человек. От ужаса мистер Левендер привстал.
— Я не одобряю, — выдавил он, — я ни в коем случав не одобряю ваше поведение.
— Разумеется, — сказал молодой человек, вдруг гордо улыбнувшись, и добавил: — Никто не одобряет. Если бы вы были на моей стороне, мне не пришлось бы так наедаться, да к тому же у меня не было бы чувства духовного одиночества, которое так поддерживает меня. Вы смотрите на меня, как на отщепенца, как на прокаженного. В этом мое утешение, моя сила. Хотя я и испытываю искреннее отвращение к воине, я прекрасно понимаю, что не выдержал бы, если бы не сознание, что я не могу и не хочу унижаться до уровня подобных вам оппортунистов, примкнуть к стадам ничтожных плебеев. Услышав подобный отзыв о своей персоне, мистер Левендер побагровел.
— Я служу принципу и не подчиняюсь никому, — сказал он. — Именно мои убеждения заставляют меня смотреть на вас как на…
— Жалкого труса, — спокойно подсказал молодой человек. — Продолжайте, не жалейте слов, к ним мы привыкли.
— Да, — сказал мистер Левендер, воспламеняясь, — вы трус. Простите меня. Изменник делу Свободы, дезертир из рядов Гуманизма, если позволите.
— Скажите, просто христианин, этим вы выразите все! — сказал молодой человек.
— Нет, — сказал мистер Левендер, поднявшись, — до этого я не дойду. Вы не христианин, вы фарисей. Вы мне отвратительны.
— А вы мне, — внезапно проговорил молодой человек. — Я христианский социалист, но я отказываюсь называть вас братом. И вот что я вам скажу: когда-нибудь, когда благодаря нашей борьбе восторжествует дело христианского социализма и мира, мы позаботимся, чтобы вы, поджигатели и джингоисты, не смогли более подымать свои ядовитые головы и нарушать всемирное братство людей. Мы уничтожим вас. Мы сотрем вас с лица земли. Мы, верующие в любовь, с радостью подвергнем вас тому, чему вы, апостолы ненависти, подвергаете нас. Мы отплатим вам сторицею, вы сами заставляете нас пойти на это.
Он умолк, ибо мистер Левендер вытянулся и одеревенел, словно собираясь произнести речь перед палатой лордов.
— Я не нахожу здесь ничего общего с преследованием свободы совести! воскликнул он. — Дело гораздо проще. Бремя обороны отечества ложится равно на каждого гражданина. Я не знаю и знать не хочу ни того, что сулили вам судьи, ни того, при каких обстоятельствах был принят закон о всеобщей воинской повинности, И вы либо пойдете в армию, либо отправитесь в тюрьму. Я простой англичанин и выражаю взгляды моих простых соотечественников.
Молодой человек, раскачивавшийся на стуле, постучал по столу рукояткой ножа.
— Давай, давай! — пробормотал он.
— И позвольте мне сказать вам вот еще что, — продолжал мистер Левендер: — Вы не имеете никакого права подносить ко рту хотя бы кусочек хлеба, коль скоро вы не готовы отдать за него жизнь. И если бы гунны пришли сюда завтра, я пальцем бы не пошевелил, чтобы оградить вас от участи, которая вас, несомненно, постигла бы.
В пылу спора голоса их сделались столь громкими, что обеспокоенная служанка отправилась в бар и сообщила собравшемуся там обществу, что человек, уклоняющийся от воинской повинности, съел все, что было в доме, и сейчас «бушует» в закусочной. Услышав это донесение, общество — оно состояло из четырех коммивояжеров, изрядно уже подвыпивших, — вооружилось тем, что было под рукою, а именно четырьмя сифонами, построилось в две шеренги и выступило в направлении закусочной. Сразу же поняв по седым волосам и благородным речам мистера Левендера, что он не может уклоняться от воинской повинности, они с четырех сторон подступили к ничего не подозревавшему молодому человеку и начали беспощадно опрыскивать его содовой водой. Ослепленный и вымокший, бедный молодой человек тщетно пытался прорвать окружение, но каждый раз новая струя в лицо возвращала его на место. Видя его страдания и слыша грубый смех его полупьяных мучителей, мистер Левендер испытал мгновение обостреннейшей борьбы между своими принципами и присущим ему благородством. Затем, едва ли сознавая, что делает, он схватил обглоданную рульку, замахнулся ею на коммивояжеров и громко закричал: