Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 4
Шрифт:
— Понимаю, во всяком случае, что мне нравится, а что нет.
Джемс покосился на сына, но Сомс смотрел в тарелку.
— Это большая ценность, — отрывисто сказал Джемс. — Там перья изумительно написаны.
На том разговор кончился, так как никто не хотел обижать папочку, но наверху, в гостиной, после того как Эмили и три ее дочери, поднимаясь по лестнице, прошли вдоль всей картины, обсуждение приняло более оживленный характер.
— Нет, в самом деле!.. Уж папа всегда! Такая громадина, уродина — даже слова не подберешь, как ее назвать! И еще куры — кому интересно смотреть на кур, даже если бы их можно было разглядеть!
— Сисили, — сказала Эмили, — не будь непочтительной!
— Но это же правда, мама. Все старые Форсайты такие.
Эмили, втайне соглашаясь, все же оборвала ее:
— Тсс!
Она всегда защищала Джемса в его отсутствие. Да и остальные тоже, кроме как между собой.
— Сомс считает ее ужасной, — сказала Рэчел. — Надеюсь, он скажет об этом папе.
— Ничего подобного он не скажет, — отрезала Эмили. — Или уж ваш отец не имеет права делать что хочет в своем доме? Вы, дети, становитесь чересчур дерзки.
— Мама, да вы же сами чудно знаете, что этот Гондекутер — просто дикое старье!
— Не люблю, когда ты так говоришь, Сисили, — «чудно», «дикое»!
— Почему? В школе все так говорят.
— Это верно, мама, — вмешалась Уинифрид, — сейчас так говорят. Самые новые словечки!
Эмили примолкла. Это определение — «самое новое» — всегда ее обескураживало. Она была женщина с характером, но и ей не хотелось отставать от века.
Рэчел растворила дверь.
— Слушайте! — сказала она.
Снизу доносилось какое-то бормотанье: Джемс на лестнице восхвалял Гондекутера.
— Этот петух, — говорил он, — великолепен. А посмотрите на эти плавающие перья! Думаете, сейчас сумели бы так написать? Ваш дядя Джолион сто сорок фунтов заплатил за своего Гондекутера, а мне этот достался за двадцать пять.
— Что я вам говорила? — прошептала Сисили. — Выгодная покупка! Ненавижу выгодные покупки — всегда какой-нибудь хлам, только место занимает. Вроде этого Тернера.
— Тсс! — шикнула на нее Уинифрид. Она была уже не так молода, как Сисили, и временами ей хотелось, чтобы «Монти» проявлял больше интереса к своей выгоде, чего до сих пор в нем не наблюдалось. — Я сама люблю покупать по дешевке. Знаешь по крайней мере, что получил что-то за свои деньги.
— А я предпочитаю деньги, — сказала Сисили. — Дали бы мне, чем выбрасывать!
— Не говори глупостей, — остановила ее Эмили. — Иди-ка сыграй свою пьесу. Отец это любит.
Вошли Джемс и Дарти; Сомс прошел прямо к себе в комнату, где он работал по вечерам.
Сисили села за рояль. Она была дома, потому что в ее школе на Хэм Коммой вспыхнула эпидемия свинки, и эту пьесу, состоявшую главным образом из стремительных пассажей вверх и вниз по клавиатуре, она разучивала для школьного концерта в конце семестра. Джемс всегда просил ее сыграть, отчасти потому, что это было полезно для Сисили, а отчасти потому, что это было полезно для его пищеварения. Он сел у камина и, укрывшись между своих бакенбард, отвратил взор от всех одушевленных предметов. К несчастью, ему никогда не удавалось заснуть после обеда, и мысли жужжали у него в голове, как пчелы. Сомс сказал, что сейчас вовсе нет спроса на большие картины и очень мало — на картины голландской школы, однако и он согласился, что картина куплена дешево, гораздо ниже рыночной цены — все-таки Гондекутер, одно имя уже
— Вы, пожалуй, скажете, — произнес он вдруг, когда Сисили закрыла рояль, — что и эти дрезденские вазы вам не нравятся?
Никто не понял, кому был адресован этот вопрос и чем вызван, поэтому никто не ответил.
— Я их купил у Джобсона в 67 году, а теперь они стоят втрое дороже, чем я заплатил.
На этот раз ответила Рэчел:
— А вам самому, папа, они нравятся?
— Мне? При чем тут это? Они настоящие и стоят кучу денег.
— Так ты бы продал их, Джемс, — сказала Эмили. — Они сейчас не в моде.
— Не в моде? Они будут стоить еще дороже к тому времени, как я умру.
— Выгодная покупка, — сказала про себя Сисили.
— Что, что? — спросил Джемс, у которого слух иногда вдруг оказывался неожиданно острым.
— Я сказала: «Выгодная покупка». Разве это не так, папа?
— Конечно, выгодная. — По тону его было слышно, что будь это не так, он бы их не купил. — Вы, молодежь, ничего не смыслите в деньгах, только тратить умеете. — И он покосился на зятя, который прилежно разглядывал свои ногти.
Эмили, отчасти чтобы умиротворить Джемса, который, как она видела, уже разволновался, отчасти потому, что сама любила карты, велела Сисили раздвинуть ломберный столик и оказала благодушно:
— Иди к нам, Джемс, сыграем в Нап [51].
Они уже довольно долго сидели за зеленым; столиком, играя по фартингу и время от времени прерывая игру взрывами смеха, как вдруг Джемс сказал:
— Иду на все! — В этой игре на него всегда нападала своего рода удаль. При ставке в фартинг он мог выказать себя отчаянным! малым за очень небольшие деньги. Он быстро проиграл тринадцать шиллингов, но это не умерило его пыла.
Наконец, он встал от стола в прекрасном настроении и объявил, что проигрался в лоск.
— Не знаю, — сказал он, — я почему-то всегда проигрываю.
Гондекутер и все порожденные им тревоги улетучились у него из головы.
Когда Уинифрид и Дарти ушли — последний, так и не затронув вопроса о финансах, — Джемс, почти совсем утешенный, отправился с Эмили в спальню и вскоре уже похрапывал.
Его разбудил оглушительный удар и долгое прерывистое громыхание, подобное раскатам грома. Звуки шли откуда-то справа.
— Джемс! Что это? — раздался испуганный голос Эмили.
— Что? — сказал Джемс. — Где? Куда ты дела мои туфли?
— Наверно, молния ударила. Ради бога, Джемс, будь осторожнее!
Ибо Джемс уже стоял в ночной рубашке возле кровати, озаренный слабым светом ночника, длинный, как аист.
Он шумно понюхал воздух.
— Ты не чувствуешь, паленым не пахнет?
— Нет, — сказала Эмили.
— Дай мне свечу.
— Накинь шаль, Джемс. Это не могут быть воры — они бы так не шумели.