Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 6
Шрифт:
На Брод-Уок под вязами, этими неподатливыми деревьями, сидели бок о бок и грелись на солнышке генералы и няньки, священники и безработные. А над головой у них, раскачиваясь под весенним ветерком, шелестели и чуть поскрипывали ветви, вели свои нескончаемые беседы — мудрые бессловесные разговоры деревьев о людских делах. Приятно было внимать шелесту бесчисленных листьев и смотреть на них: все они были разной формы, и трепыхание на ветру каждого отдельного листка было неповторимо и в то же время покорно единой душе дерева.
Тайми с Мартином тоже сидели здесь — на скамье под самым большим вязом. От непринужденности и достоинства, отличавших их два часа назад, когда они отправлялись с противоположного конца Брод-Уок в свою экспедицию, не осталось и следа. Мартин говорил:
— Увидела первую каплю крови и скисла. Ты такая же, как и остальные.
— Неправда! Это просто мерзко с твоей стороны — говорить так!
— А вот и правда. Эстетизма, прекрасных намерений у тебя и твоей родни хоть отбавляй, но ни у кого ни на йоту способности делать настоящее дело.
— Не смей оскорблять моих родственников, они подобрее тебя!
— О, они весьма добросердечны и отлично видят, в чем зло. Не это тормозит их активность. Но твой папочка — типичный чиновник. Он так твердо знает, чего ему не следует делать, что вообще ничего не делает. В точности, как Хилери. Тот уж очень совестлив и глубоко сознает, что именно он должен делать, и поэтому тоже ничего не делает. Сегодня ты отправилась к этой женщине, чтобы помочь ей, заранее решив, как все будет, но стоило тебе увидеть, что дело обстоит иначе, чем ты воображала, и ты уже на попятный.
— Нельзя верить ни одному их слову — вот что мне противно! Я думала, Хьюз бьет ее спьяну, я ведь не знала, что все это потому, что она его ревнует.
— Конечно, не знала и не могла знать… И с чего ты взяла, что они готовы выложить нам все сразу? Они говорят, только если их принудить к этому. Они не такие простофили, как ты думаешь.
— Мне отвратительна вся эта история. Такая грязь!
— О, боже мой!..
— Да, грязь! Мне не хочется помогать женщине, которая думает и говорит такие ужасные вещи! И той девушке тоже и вообще никому из них.
— Какое имеет значение, что они говорят и что думают? Дело не в этом. Надо на все смотреть с точки зрения здравого смысла. Твои родственники поселили девушку в эту комнату, и пусть теперь они ее забирают, да поживее. Тут вопрос только в том, что полезно для здоровья, понимаешь?
— Я понимаю только, что для моего здоровья отнюдь не полезно иметь с ними дело; и я не буду. Я не верю, что можно помочь людям, которые отталкивают твою помощь.
Мартин свистнул.
— Ты — грубое животное, Мартин, вот что я тебе скажу, — проговорила Тайми.
— Просто «животное», а не «грубое животное». Это разница.
— Тем хуже!
— Не думаю. Послушай, Тайми…
Тайми молчала.
— Посмотри мне в лицо.
Тайми медленно подняла на него глаза.
— Ну, что тебе?
— Ты с нами или нет?
— Конечно, с вами.
— Нет, ты не с нами.
— Нет, с вами!
— Ну, хорошо, не будем из-за этого ссориться. Дай руку.
Он накрыл ее руку ладонью. Лицо Тайми густо порозовело. Вдруг она высвободила руку.
— Смотри, вон идет дядя Хилери!
Это и в самом деле был Хилери, и впереди него семенила Миранда. Он шел, заложив руки за спину, опустив голову. Молодые люди молча смотрели на него.
— Погружен в самосозерцание, — пробормотал Мартин. — Вот так он всегда расхаживает. Сейчас я ему доложу обо всем.
Лицо Тайми из розового стало пунцовым.
— Не надо!
— Почему?
— Ну, потому, что… из-за этих…
Она не могла произнести слово «нарядов»: это выдало бы ее тайные мысли.
Хилери направлялся, по-видимому, прямо к их скамье, но Миранда, завидев Мартина, остановилась. «Вот человек действия, — казалось, говорила она, тот, что треплет меня за уши». И, стараясь увести хозяина, будто без всякого умысла повернула в сторону. Но Хилери уже заметил племянницу. Он подошел к ней и сел рядом.
— Вас-то нам и нужно, — сказал Мартин, медленно оглядывая его, как оглядывает молодой пес более старую и другой породы собаку. — Мы с Тайни ходили к Хьюзам на Хаумд-стрит. Там заваривается настоящая каша. Вы или кто-то там из вас поселили туда девушку, так вот теперь забирайте ее оттуда, и как можно скорее.
Хилери сразу же будто ушел в себя.
— Расскажите все как есть, — сказал он.
— Жена Хьюза ревнует его к девушке — в этом вся беда.
— Вот как! И в этом вся беда?
Тайми вмешалась.
— Абсолютно не понимаю, при чем тут дядя Хилери. Если им угодно вести себя так отвратительно… Я не знала, какие они, эти бедные, я не думала, что они способны на такое! Я убеждена, что девушка не стоит того, чтобы о ней заботиться, да и женщина эта тоже.
— Я не говорил, что они этого стоят, — проворчал Мартин. — Дело не в этом. Важно, что полезно для здоровья.
Хилери переводил взгляд с одного на другую.
— Понимаю, — сказал он. — А мне казалось, что тут дело, быть может, более деликатного свойства.
Губы Мартина искривились.
— Вечно вы с вашей хваленой деликатностью! Что от нее толку? Был ли когда от нее прок? Право, какое-то проклятие лежит на всех вас. Почему вы никогда не действуете? Думать можно потом.
Впалые щеки Хилери покрылись краской.
— А ты, Мартин, никогда не думаешь прежде, чем начать действовать?
Мартин поднялся и стоял, глядя на Хилери сверху вниз.
— Послушайте, — начал он, — я не желаю вникать во все ваши тонкости. Я полагаюсь на свои глаза и нос. Я вижу, что женщина, если такое истеричное состояние у нее не пройдет, не сможет кормить ребенка грудью. Речь идет о здоровье их обоих.