Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 6
Шрифт:
— Здравствуйте!
Из машины высунулась рука и приветливо помахала им. То промчался «Демайер А-прим» и в нем мистер Пэрси, возвращавшийся в Уимблдон. Впереди автомобиля мчалась небольшая тень, позади него вились клубы гари, затемнявшие дорогу.
— Вот тебе символ, — пробормотал Хилери.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Стивн сухо. Слово «символ» ему претило.
— Посередине — машина, мчащаяся к своей цели, впереди нее прыгают тени, вроде нас с тобой, а позади — гарь. Вот тебе все общество в целом: его основная масса, его передовая часть, его отходы.
Стивн ответил не сразу.
— Довольно
— Вот именно, — последовал сардонический ответ. — Между ними и нами мистер Пэрси и его машина, и это непреодолимая преграда, Стивн.
— А кому, черт возьми, охота ее преодолевать? Если ты имеешь в виду пресловутое «братство» нашего старика, то я к нему не стремлюсь. — И внезапно добавил: — Знаешь, я считаю, что вся эта история подстроена, это ловушка.
— Ты видишь Пороховой склад? — сказал Хилери. — Так вот то, что ты называешь «ловушкой», скорее напоминает мне именно это. Я не хочу тебя пугать, но, мне кажется, ты, как и наш юный друг Мартин, склонен недооценивать эмоциональные возможности человеческой натуры.
Беспокойство исказило обычную маску на лице Стивна.
— Я не понимаю, — сказал он, запинаясь.
— Люди не машины, даже такие дилетанты, как я, даже такие пропащие, как Хьюз. Мне думается, во всей этой истории можно обнаружить борьбу чувств, если не страстей. Скажу тебе откровенно, то, что я живу холостяком, не прошло для меня безнаказанно. В сущности, я ни за что не ручаюсь. Тебе лучше не вмешиваться, Стивн, вот и все.
Стивн заметил, что тонкие руки брата дрожат, и это встревожило его больше всего остального.
Они пошли дальше по берегу. Опустив глаза, Стивн тихо сказал:
— Как я могу не вмешиваться, если тебе грозят неприятности? Это невозможно.
Он увидел, что его чувство, действительно искреннее, дошло до сердца Хилери. Ему захотелось закрепить это впечатление.
— Ты ведь знаешь, как ты нам всем дорог, — сказал он. — Для Сесси и Тайми будет ужасно, если вы с Бианкой…
Хилери, чуть улыбнувшись, посмотрел ему в лицо, и под этим пытливым взглядом Стивн почувствовал, насколько он ниже, мельче Хилери. Старший брат поймал его на том, что он хотел извлечь выгоду из того впечатления, какое произвела его маленькая вспышка братской любви. Такая проницательность раздосадовала Стивна.
— Быть может, я не имею права давать советы, — сказал он, — но мое мнение таково: тебе следует решительно бросить все это. Девушка не стоит твоих забот. Передай ее попечению общества — ну, как его, того, где миссис Таллентс-Смолпис, — не помню, как оно называется.
Странные звуки, похожие на веселый смех, заставили Стивна поднять голову — неужели Хилери смеется?
— Мартин, — сказал Хилери, — тоже хочет, чтобы дело это рассматривали исключительно с гигиенической точки зрения.
Задетый за живое, Стивн ответил:
— Сделай одолжение, не смешивай меня с этим юным оздоровителем. Я просто думаю, что имеется много такого, чего ты не знаешь об этой девушке и что надо бы разузнать.
— Ну, а затем?
— А затем… затем и действовать соответственно. При этих словах Хилери так явно замкнулся, что
Стивн поспешил сказать:
— Ты,
Хилери резко остановился.
— Извини, Стивн, здесь мы с тобой распрощаемся, — сказал он. — Я хочу все обдумать.
И, повернув обратно, он сел на скамью, лицом прямо к солнцу.
ГЛАВА XVIII ИДЕАЛЬНАЯ СОБАКА
Хилери долго сидел на солнце, глядя на светлую, прозрачную воду и на множество породистых уток, которые бродили в кустах, высматривая червяков круглыми яркими глазами. Между его скамьей и железной оградой, увенчанной остриями, непрерывно шли люди — самые разнообразные мужчины, женщины, дети. Время от времени одна из уток вдруг останавливалась и бросала критический взгляд на эти создания, будто сравнивая их формы и оперение со своими собственными. «Если бы разведением вашей породы занималась я, — казалось, говорила утка, — я бы сумела добиться более интересных результатов. Худшего сборища, чем эти, в общем, на редкость безобразные утки, я не видела и видеть не желаю». И сделав плечами быстрое, хотя и тяжеловесное движение, она отворачивалась и возвращалась к своим товаркам.
Но утки не могли надолго отвлечь мысли Хилери. Для него, человека, больше знакомого с идеями, чем с фактами, лучше умеющего управлять словами, нежели ходом событий, сложившееся положение становилось нешуточной дилеммой. Он раздумывал над ним с каким-то непонятным ему самому смущением, почти насмешливо. Стивн раздосадовал его до крайности. Как он всегда все мельчит! Хотя, правду сказать, стороннему наблюдателю вся эта история должна казаться в достаточной степени смехотворной. Что бы подумал о ней человек столь здравомыслящий, как мистер Пэрси? Быть может, и в самом деле принять совет Стивна, бросить все это? Но тут Хилери ступал на зыбкую почву чувств.
Отказать в поддержке беззащитной девушке, испугавшись первых же признаков опасности для самого себя, — Хилери это претило. Но уж так ли девушка будет одинока? Разве не имеется, как выразился Стивн, много такого, чего он, Хилери, о ней не знает? Что, если у нее есть другие источники «помощи»? Что, если у нее и в самом деле есть «прошлое»? Но и тут его останавливала собственная щепетильность — нельзя совать нос в чужую личную жизнь.
Ко всему прочему дело еще безнадежно осложнялось семейными неприятностями Хьюзов. Ни один совестливый человек — а какими бы недостатками ни обладал Хилери, упрекнуть его в отсутствии совести было нельзя — не мог игнорировать эту сторону проблемы.
Среди всех этих размышлений бродили и мысли о Бианке. Все-таки она его жена: что бы он ни чувствовал теперь к ней, каковы бы ни были отношения между ними, он не должен ставить ее в фальшивое положение.
Мало сказать, что он не хотел ее обидеть, он хотел оберечь ее и всех остальных от неприятностей и забот. Он сказал Стивну, что принимает в девушке чисто дружеское участие. Но с той ночи, когда он, глядя на залитый лунным светом город, услышал стук фургонов, тянущихся к рынку Ковент-Гарден, им владело странное чувство: будто он лежит в легком жару и прислушивается к отдаленному звучанию музыки — ощущение чувственное, не лишенное приятности.