Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 9
Шрифт:
Вернувшись домой, он закутался в плед и улегся на старом диване в своем кабинете. Когда утром горничная вошла разжечь камин, она застала его спящим. Круглолицая, с приятным румянцем девушка замерла на месте, глядя на него с благоговейным страхом. Он лежал, положив голову на руку, его темные, слегка поседевшие волосы были гладко причесаны, словно он ни разу не пошевелился во сне; другая рука прижимала плед к груди, а из-под пледа высовывались ноги в ботинках. Он показался ей одиноким и заброшенным. Она с интересом рассматривала его впалые щеки, морщины на лбу, губы, обрамленные темными усами и бородой, крепко сжатые даже во сне. Оказывается, быть святым вовсе не значит быть счастливым! Больше всего ее растрогали пепельные ресницы, опущенные на щеки, слабое дыхание, едва колеблющее лицо и грудь; она наклонилась над ним с каким-то детским желанием — посчитать его ресницы. Губы ее раскрылись, готовые сказать «ах!», если он проснется. Лицо его чуть подергивалось, и это вызывало в ней особенную жалость. Он джентльмен, у него есть деньги, каждое воскресенье он читает проповеди и не так уж стар — чего еще может желать человек? И все-таки у него такой измученный вид, такие впалые щеки! Она жалела его; он казался ей беспомощным и одиноким — вот и уснул здесь, нет чтобы по-настоящему лечь в постель! Вздохнув, она на цыпочках пошла к двери.
— Это вы, Бесси?
Девушка вернулась.
— Да, сэр. Очень сожалею, что разбудила вас. Со счастливым Новым годом, сэр!
— Ах, да! Счастливого Нового года и вам, Бесси!
Она увидела его обычную улыбку; но тут же улыбка погасла и глаза застыли. Это испугало ее, и она поспешно вышла.
Пирсон вспомнил все. Несколько минут он лежал, глядя в пространство и ничего не видя, потом встал, машинально сложил плед и посмотрел на часы. Восемь! Он поднялся по лестнице и, постучав, вошел к Ноэль.
Шторы были подняты, но она еще лежала в постели. Он стоял и смотрел на нее.
— Счастливого Нового года тебе, дитя мое, — сказал он и весь задрожал, словно его била лихорадка. Она выглядела так молодо и невинно — круглолицая и свежая после ночного сна. И у него снова вспыхнула мысль: «Наверно, это мне приснилось!» Она не двинулась, на щеках ее проступил слабый румянец. Нет, не сон!.. Не сон!.. И он сказал прерывающимся голосом:
— Я не могу поверить. Я… я надеялся, что неправильно понял тебя. Может быть, я не расслышал, Нолли? Может быть…
Она только покачала головой.
— Скажи мне все, — попросил он. — Ради бога!
Он увидел, как зашевелились ее губы, и уловил ее шепот:
— Больше не о чем говорить. Грэтиана и Джордж знают, и Лила знает. Сделанного не воротишь, папа! Быть может, я и не поступила бы так, если бы ты не запретил мне и Сирилу пожениться. А теперь я иногда чувствую себя счастливой, потому что у меня останется хоть что-нибудь от него… — Она подняла на него глаза. — В конце концов какая разница, право же! Только что нет кольца на пальце. Не стоит разговаривать со мной об этом — я тоже думаю, думаю дни и ночи. И знаю заранее, что ты можешь сказать. Я и сама себе это говорила. Теперь уже ничего не поделаешь, лишь бы все обошлось хорошо.
Она высунула горячую руку из-под одеяла и крепко сжала его пальцы. Щеки ее пылали, глаза горели.
— Ах, папа! У тебя такой усталый вид! Ты, наверное, не ложился! Бедный папочка!
От прикосновения ее горячей руки, от этих слов «бедный папочка» у него на глазах выступили слезы. Они медленно скатились на бороду, и он закрыл лицо рукой. Она еще крепче, почти судорожно сжала его руку и вдруг поднесла ее к губам, поцеловала и отпустила.
— Не надо, — сказала она и отвернулась.
Пирсон подавил волнение и ответил почти спокойно:
— Ты хочешь остаться дома, дорогая, или поехать куда-нибудь?
Ноэль заметалась по подушке, словно ребенок в бреду, которому волосы попали в глазами рот.
— Ах, я не знаю; да и какое это имеет значение!
— А если в Кестрел? Может быть, тебе поехать туда? Твоя тетя… Я могу ей написать. — Ноэль несколько мгновений смотрела на него, охваченная, видимо, какой-то внутренней борьбой.
— Да, — сказала она наконец. — Я поеду. Но только если там не будет дяди Боба.
— Дядя может приехать сюда и пожить со мной. Она снова отвернулась к стене, голова ее судорожно заметалась по подушке.
— Мне все равно, — сказала она. — Куда угодно. Все равно.
Пирсон положил ледяную руку ей на лоб.
— Успокойся, — сказал он и опустился на колени у ее кровати. Милосердный отец, — зашептал он, — дай нам силы вынести это ужасное испытание. Возьми мое возлюбленное дитя под свою защиту и даруй ей мир; и дай мне уразуметь, что сделал я неправедного, в чем прегрешил пред тобой и ею. Очисти и укрепи мое дитя и меня.
Его мысли текли вместе с этой путаной, невнятной, отрывочной молитвой. Потом он услышал, как Ноэль сказала:
— Ты не согрешил. Почему ты говоришь о грехе? Это неправда! И не молись за меня, папа.
Пирсон встал и отошел от кровати. Ее слова ошеломили его, он боялся отвечать. Она опустила голову на подушку и лежала, уставившись глазами в потолок.
— У меня будет сын; значит, Сирил не совсем умер. И я не хочу, чтобы меня прощали.
Он смутно понимал, какой долгий и молчаливый процесс брожения мыслей и чувств происходил в ней, прежде чем она так ожесточилась; это ожесточение казалось ему чуть ли не богохульством. Но при всем смятении, царящем в его душе, он не мог не любоваться ее прекрасным лицом, округлыми линиями открытой шеи, вьющимися вокруг нее короткими кудряшками. Сколько страстной, протестующей жизненной силы чувствовалось в этой откинутой назад голове, мечущейся по горячей смятой подушке! Он продолжал молчать.
— Я хочу, чтобы ты знал, что во всем виновата я сама. Но я не могу притворяться. Конечно, я постараюсь причинять тебе как можно меньше горя. Мне так жаль тебя, бедный папа! Ах, мне так тебя жаль!
Непостижимо быстрым и мягким движением она повернулась и зарылась головой в подушку, и он видел только спутанные волосы и трясущиеся под одеялом плечи. Он попытался погладить ее по голове, но она отодвинулась, и он тихо вышел из комнаты.
К завтраку она не спустилась. А когда он сам покончил с безвкусной для него едой, привычный механизм его профессии священника уже целиком завладел им. Новый год! У него много дел. Надо держаться как можно бодрее перед паствой, напутствовать всех и каждому сказать ласковое слово; надо вселять в людей мужество и надежду.
ГЛАВА Х
Узнав почерк шурина, Тэрза Пирсон сказала, не повышая голоса:
— Письмо от Тэда.
Боб Пирсон, у которого рот был набит колбасой, так же спокойно промычал:
— Что он пишет?
Она начала читать письмо и сразу поняла, что ответить на этот вопрос самая трудная задача из всех, которые когда-либо вставали перед ней. Письмо глубоко взволновало и обеспокоило ее. Ведь беда разразилась под ее крылышком! Именно здесь произошло это прискорбное событие, чреватое такими неурядицами и ложью. Перед ней встало лицо Ноэль, страстное и какое-то отсутствующее, — такой она увидела ее возле двери ее комнаты в ту ночь, когда Сирил Морленд уезжал — нет, инстинкт не обманул ее тогда!