Джон Найтингейл. Истории о потустороннем.
Шрифт:
— Простите, — поспешил я извиниться, — Я не приметил Вас сначала.
— Ничего страшного, — женщина улыбнулась, мягко и открыто, отчего ее скучное лицо словно озарилось светом, — Я сиделка леди Офелии…
— Мисс Эванс! — донеслось из-под вороха пуховых одеял, — Вас никто не спрашивал, где Ваша скромность? Мисс Эванс опустила глаза и одними губами прошептала извинения. Я понял, что старая леди держит всю прислугу в страхе, что объясняло странное поведение Люси. Для себя я решил познакомиться с сиделкой позже, когда поблизости не будет ее ворчливой хозяйки. Обед прошел по высшему разряду, в приятной, даже в какой-то степени дружеской атмосфере. Лорд Уильям показался мне порядочным и сердечным человеком, несмотря на высоту своего положения. Это был молодой мужчина едва за тридцать, рослый и крепкий, однако не лишенный
Остаток дня я мечтал посвятить долгожданному отдыху. На ужин я спустился раньше всех. Признаюсь, мне было бы гораздо проще, если бы мне накрыли на кухне, вместе с обслугой, и все же не без гордости я облачился в парадный костюм, приличествующий для ужина в кругу титулованных особ.
— Прощу нас простить, доктор Найтингейл, — сразу же произнесла леди Эрин, едва войдя в Зеленую столовую, — Мой муж по четвергам всегда проводит вечер в клубе, где имеет почетное членство. Мы будем ужинать без него. Вид леди Честерсон явственно говорил об искренности ее чувств.
Я заверил хозяйку, что не имею ничего против, и в мыслях решил называть сие прелестное создание просто Эрин, благо при свете множества свечей в массивных подсвечниках молодая женщина казалась мне юной и невесомой, словно фея или эльф.
— Как Вы устроились? Надеюсь, леди Офелия не отпугнула Вас своим напором? — с ироничной улыбкой спросила леди Эрин, — Мы с мужем серьезно опасаемся за ее здоровье, но упрямая старушка предвзято относится к посторонним.
— А что насчет мисс Эванс? — рискнул я спросить. Грустная серая женщина с сияющей улыбкой не выходила у меня из головы, — Она давно служит у вас?
— Вот уже как три месяца, если мне не изменяет память. Мисс Эванс отлично справляется со своими обязанностями, и скажу Вам, доктор, что я не знаю более чуткого и терпеливого человека, чем Корделия Эванс. Перед сном я решил прогуляться по парку. В закатном сиянии цвета кленового сиропа уродливые голые деревья казались диковинными скульптурами из красного камня. Я бродил по запутанным тропинкам, то тут, то там натыкаясь на одинокие лавочки и беседки, разбросанные в беспорядке без какой-либо системы. Однако стоит сказать, что мне понравилось это ощущение заброшенности и дикости. Когда очертания дома терялись в тенях за стеной деревьев, легко можно было представить себя в лесу, наедине с природой и одиночеством. Тени все более удлинялись, диск солнца уже давно скрылся за горизонтом, и сумерки стремительно опустились на парк. Я как раз направлялся обратно, к дому, как услышал тихий плач. Звук то затихал, то вновь усиливался, что я не сдержал любопытства и свернул с тропинки в сторону, где мне показались очертания маленькой беседки.
— Эй, кто здесь? — позвал я, — С Вами все в порядке? Я вошел в беседку, но никого там не застал, хотя поклясться готов, только что здесь кто-то был, на полу я заметил грязь.
Будь она в беседке давно, она бы непременно засохла. Перебирая в уме всех известных мне женщин в поместье, я добрел до дома, поднялся в свою комнату и очень скоро заснул. Не сказать, что мне снилось что-то особенно, из ряда вон выходящее, однако проснулся я совершенно разбитым, будто и не ложился вовсе. Леди Офелия не преминула добавить мне головной боли. Едва я, в назначенный час, вошел в ее комнату, естественно, предварительно постучавшись, она подняла дикий
— Мадам, мадам, Вам нельзя так волноваться! — чуткие белые руки сиделки порхали над одеялом, больше успокаивая вздорную госпожу, чем поправляя складки ткани, — Вот так, все хорошо. Я почувствовал себя лишним, что было чертовски глупо, ведь я пришел выполнять порученную мне работу. Мисс Эванс поманила меня в сторону и, приблизив свое лицо к моему, тихо сказала:
— Она приняла Вас за своего погибшего мужа. Проявите чуткость, у бедняжки непростой характер. Я поразился тому, с какой теплотой и пониманием относится она к своей хозяйке, которая, я своими глазами видел, обращалась с ней более чем грубо. И, напустив на себя добродушный и вежливый вид, я приступил к работе. Сведения, полученные от моего предшественника, полностью подтвердились — леди Офелия страдала от тяжелейшего сердечного недуга, что было, впрочем, вполне объяснимо ее возрастом. Но кроме этих очевидных симптомов я обратил внимание и на некие иные странности. Когда старушка задремала, я поинтересовался у сиделки, как часто ее госпоже мерещится покойник.
— Уже с месяц, может больше, — мисс Эванс грустно вздохнула, — Он упал с лестницы и насмерть разбился около пятнадцати лет назад. Жуткая трагедия, доктор. Сэр Уильям тогда был еще совсем юным, а леди Офелия, как говорят, держалась с достоинством, но с возрастом пережитое горе дало о себе знать. Она хорошая женщина, просто одинокая… Мы дружно вздрогнули, когда где-то рядом зазвенело, разбиваясь, стекло. Я подскочил к двери и увидел в коридоре горничную Люси. У ее ног валялся поднос и гора осколков.
— Простите! — воскликнула девушка и залилась краской, — Я несла госпоже завтрак и… О Пресвятая Дева! Что я натворила! Я нагнулся, чтобы помочь бедняжке, и тут звон повторился. Из спальни выскочила перепуганная мисс Эванс. По ее щекам стекала кровь. Люси взвизгнула и, позабыв о подносе, бросилась бежать.
— Господи, что с Вами случилось?! — я осторожно исследовал порезы на коже женщины, — Когда вы успели порезаться? Из-за плача ей трудно было говорить, но я понял, что стекло в окне, возле которого она стояла, внезапно лопнуло прямо в тот момент, когда сиделка повернулась к нему, чтобы опустить шторы. И в довершение безумного утра пробудилась леди Офелия и при виде разбросанных по ковру осколков громко закричала, поминая покойного мужа. Похоже, мое пребывание в поместье Лайнс-Холл обещало быть не таким уж заурядным. И подобно сыщику-любителю из произведений современных писателей решил докопаться до истинных причин происходящих здесь странных явлений. Однако даже вымышленному гению дедукции всегда был нужен помощник. Я столкнулся с этим фактом тогда, когда после завтрака зашел на кухню, побеседовать с прислугой. Опыт подсказывал мне, что там я могу узнать много интересного. Кухарка, дородная краснощекая женщина с руками кузнеца и глазами ягненка, при упоминании леди Офелии быстро перекрестилась:
— Госпоже ничем не угодишь. То недосолено, то пересолено.
Столько хороших продуктов каждый день переводится, сказать страшно.
— Да-да, — подтвердил парнишка-поваренок, — Страшное дело, — но тут же был выпровожен вон, чтобы не мешался. Очень скоро вокруг меня собрались все служащие, от горничной до садовника, непонятно чем занимающегося, судя по состоянию парка. И все они в один голос жаловались мне на леди Офелию.
— А происходило ли что-нибудь странное, — рискнул я спросить, — Необычное.
— Я видела, как в комнате госпожи, леди Офелии, вещи поднимались в воздух, — призналась незнакомая мне служанка, — Клянусь, я правда видела!
— Это что за собрание? У вас мало работы? С появлением в дверях рассерженного дворецкого поток откровений иссяк. Но мне и без того хватило пищи для размышлений. И все же к вечеру я остановился на убеждении, что странные явления, что я пытался расследовать, лишь стечение обстоятельств, абсолютная случайность, не имеющая сверхъестественной подоплеки. В саду вечером плакала служанка, страдающая от неразделённой любви, а стекло могла выбить перепуганная птица, а мисс Эванс просто ее не заметила. На этом мой рассказ бы и закончился, если бы не некое происшествие за ужином, вновь пробудившее мои сомнения. Первый вечер, проведенный мною за одним столом с семьей Честерсонов, мало отличался от первого обеда, разве что меню.