Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ
Шрифт:
Как я уже писал, мой первоначальный расчет долготы был неверен, поскольку я отмерял ее от Бристоля, а не от Лондона. Я вычислил расстояние между ними и внес на карту поправки — окунул ноготь в чернила и каплями отметил нужные меридианы. Попади карта в чужие руки, никто бы не догадался, что ее замарали намеренно. Итак, выверив курс, я на всех парусах понесся к точке на сорок первой широте и двести восемьдесят седьмой долготе — краю Нового Света, острову Сокровищ.
Эдвард в своих вычислениях пришел к совершенно иному выводу. Рассеивать его заблуждения едва ли было мне на руку, так что когда мы встретились через день после шторма, я промолчал. Он сообщил мне, что шифры привели его, как ни удивительно, в Британию, хотя у него не было никаких доказательств, что он найдет сокровище там. Этот клад, по его заверениям, никогда не покидал Британии, так же как Библия всегда хранилась в Лондоне, а стало быть, Лондон был отправной и в то же время конечной точкой наших странствий. Все прочие шифры наверняка были придуманы лишь для того, чтобы сбить с толку. Когда же я спросил его, где в Лондоне он намерен искать сокровище, он ответил, что ему, как и мне, только предстоит это выяснить.
Итак, я отправился на юг, а Эдвард — на север, в согласии с первоначальным уговором, и вскоре после этого мне попался кремовый пирог под названием «Дорчестер» — самый богатый корабль, какой только мне приходилось брать на абордаж. Казалось, Старый Ник захотел преумножить мою славу, прежде чем затащить в пекло.
«Дорчестер» как раз возвращался из плавания к Сандвичевым островам, с заходами к берегам Средиземноморья, Вальпараисо, Новой Испании и в эти самые Дарданеллы. Его киль просел глубоко под воду, и немудрено: корабль был набит медью, чаем, зерном и табаком, наполнен ромом. Я поддел ложкой его корочку и полакомился реалами, фунтами и пиастрами.
Мы пробили брешь в его обшивке — фок-мачта со всей оснасткой рухнула на палубу, — после чего подошли к левому борту и тычком судно развернули к ветру. Потом «Дорчестер» зацепили кошками и в один миг пришвартовали к «Линде-Марии».
Пью, пытаясь поджечь трут, который чуть погодя спалил «Дорчестер» дотла, сказал мне:
— Эдвард обрадовался бы такой добыче. Нужно будет похвастать при следующей встрече, как нам повезло. Мы должны и ему выделить долю, как полагается. Давным-давно Пью видел у него Библию. Вы велели Пью никогда не говорить о ней, и Пью не говорил, — солгал он. — Пью слышал, как Джимми о ней говорил, когда она выпала у Эдварда из пожитков в день, когда наши пути разошлись. Эдвард просил Джимми держать язык за зубами — Пью свидетель. Только Джимми рассказал своему приятелю, а потом их обоих смыло за борт во время грозы. Пью — надежный малый, не то что Джимми. Пью никому не говорил о Библии. Пью только подумал, не причитается ли нам чего за тех двоих, чтобы все честь по чести. Пью много чего слышал на этом борту, но сболтнуть другим — ни-ни.
— Еще бы. Иначе ты бы не встретил рассвета.
— Пью не из чувствительных, но рассветы встречать любит.
— Да будет так, — сказал я ему и вздохнул. Пью, подражая мне, втянул воздух. — До тех пор, пока ты держишь слово.
— Пью нем как могила, — произнес он и улепетнул прочь — смотреть, как горит «Дорчестер».
Мы получили слишком большую осадку; вдобавок меня тревожило, что «Линда-Мария» может не успеть добраться до острова раньше конца сезона, когда ветер обернется против нас. Поэтому мы спустили «Веселого Роджера» и шли, сторонясь всех встречных кораблей, но даже эти меры не помогли; маршрут протянулся дальше, чем я предполагал. Мы миновали Ньюфаундленд, прошли Большую Балку и обогнули Ярмут кружным путем, избегая всех и вся, кроме холодов.
Команда ворчала, а когда мы угодили в полосу штиля и низких отливов, приготовилась взбунтоваться. Я отказался бросить якорь, и в заливе Фанди на «Линду-Марию» обрушился ураган. Я налил всем ребятам рома, повис на штурвале и не отпускал его до тех пор, пока не вывел свою любезную в спокойные воды, после чего через сорок дней беспрерывного плавания мы достигли оконечности острова Гарднерса и встали на якорь.
В уголке карты я еле заметно нацарапал «Остров Сокровищ» и спрятал ее за зеркало — именно там Черный Джон давным-давно хранил долговые расписки.
Ребятам не терпелось отправиться на берег, что я и позволил, не видя в том большого вреда. Заметь: остров-то я нашел, но где искать сокровища, не представлял. Все, кроме меня, сошли на сушу, которую я искал с того самого дня, когда Эдвард показал мне свою черную книгу. Команда вернулась, набрав яблок и груш, изловив нескольких кабанов и даже оленя. Мы устроили пир. Даже Соломон улыбнулся, сварив себе похлебку из корешков, добытых на острове*
Мне не спалось. Я ходил взад-вперед по палубе и ждал, сам не зная, кого или чего. Потом — помню, было около полуночи — забрался вверх по вантам. Будь тучи чуть гуще в ту минуту, я бы его не заметил — узкий луч света, который упал на остров и высветил рощицу на вершине холма. Потом облака сомкнулись, и луч исчез, но я успел увидеть деревья, растущие точь-в-точь как сноп на миниатюре из Библии.
Меня одолело желание перемахнуть с вант прямо на берег и броситься туда — откапывать клад, и удержался я лишь великим усилием воли. Пришлось даже напиться. Представь себе, я опорожнил целую бутылку виски и проспал до рассвета.
Для высадки на берег я решил взять семерых человек и одного краба по имени Пью. Они же должны были зарыть в лесу мои собственные сокровища. Итак, эти матросы, как вьючные мулы, доставили на берег мешок за мешком мои богатства. Я тоже не сидел сложа руки — обвязывал мешки ленточками и пронумеровал их, общим числом семьдесят три. В мешках позвякивали монеты, камни и ожерелья. Для меня эти звуки были сущей музыкой — я бы даже пустился в пляс перед матросами, если бы захотел и если б мои головорезы не выглядели так дико.
Должно быть, долгое плавание на них сказалось, потому что, когда мы взбирались на берег, какой-то просмоленный бродяга осмелился заявить, что все заслужили право ночлега на суше. Словно мало им было целого дня! Или я должен был оставить корабль без присмотра? А этот наглец еще добавил, что каждому, кто таскал для меня мешки, полагается бочонок эля, по одному на брата!
Пью, наш скрытный друг, сказал выскочке, что со мной он станет богаче, чем могла мечтать его мамаша, когда впервые увидела его гнусную рожу. Тот оскорбился и дал Пью подзатыльник. Пью схватился за нож. Его противник тоже вытащил клинок.
— Стой, — вмешался Бонс. — Так ты, чего доброго, разрубишь Пью пополам. Он и один-то мерзавец, каких поискать, а с двумя мы на дно пойдем.
Пью огрызнулся — дескать, справится без помощников, и взмахнул ножом, но только рассек воздух: выскочка успел уйти из-под удара и заплясал вокруг Пью, который закрутился на месте. Команда заулюлюкала, матрос стал подначивать его ударить еще. Пью сделал новый выпад и опять промахнулся — никак не мог зацепить противника. Но, как говорится, не стоит недооценивать пирата с ножом в руках, и вскоре так вышло, что наш выскочка метнулся вправо, когда Пью ударил левее, метнулся влево, когда Пью ткнул правее, потом снова метнулся влево и получил свое. Он схватился за грудь и обмяк.
Тут уж все остальные повынимали ножи и двинулись на Пью стеной. Я велел спрятать оружие, а когда матросы ослушались, приказал Бонсу палить в первого, кто приблизится. Наступление прекратилось. Я отметил место для ямы, которое как бы случайно оказалось среди деревьев, где предполагалось быть короне. Все принялись за работу, кроме Бонса и Пью — им я велел остаться рядом со мной под предлогом того, что Пью попал под арест.
Мои головорезы махали лопатами, пока пот не полился с них в три ручья, поскольку земля там слежалась, как камень. Все это время Пью хныкал и молил меня о снисхождении — у Бонса даже патлы встали торчком от ярости. Я зарядил пистолет, и те, кто копал, взревели от одобрения, думая, что пуля предназначалась Пью.