Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ
Шрифт:
Плешивый краб, верно, тоже так подумал, потому что вцепился мне в рубаху и чуть ее не порвал, ползая на коленях и вереща:
— Тысяча триста три. Пью знает, откуда эта цифра!
— О чем он лопочет? — удивился Бонс. Я велел ему не обращать внимания — сказал, что Пью бредит со страху.
В следующий миг кто-то выкрикнул:
— Могила!
Из ямы поднялся матрос — сначала высунул ногу, потом руку. Я спросил, было ли там еще что-нибудь. Мне ответили, что ничего, кроме покойника, не нашли.
— А ящиков
Мне снова сказали, что вырыли все, что было, а скелет лежал даже не в гробу, а на слое глины. Когда его выволокли, в руке у него мелькнул клочок пергамента того же цвета, что и страницы Библии. Бонс выхватил его и передал мне.
«Magnus inter opes inops» — вот что было на нем написано. Много же я нашел: покойника и новую загадку при полном отсутствии людей, способных ее прочесть. Тут я хлопнул себя по лбу. Точно. Нужно будет обязать Соломона перевести мне слова мертвеца.
Я велел своим людям сложить в яму сокровища, опустить сверху убитого Пью товарища и найденные кости, после чего, поблагодарив за услугу, пристрелил одного за другим, кроме тех, кого продырявил шпагой.
— Это же свои! — вырвалось у Бонса. Его волосы взлетели на ветру.
— Они ослушались приказа — продолжали нападать, когда я велел остановиться.
— И все-таки славные были ребята, — возразил Бонс, поникнув шевелюрой.
— Были, это верно, — ответил я.
Пью обчистил карманы убитых, свалил их в яму и засыпал землей. Я бы и его отправил на тот свет, если бы он не заикнулся про загадку тысячи триста трех. И вдобавок мне нужны были они оба — Пью и Бонс, чтобы засвидетельствовать гибель товарищей от зубов диких зверей.
Мы вернулись на «Линду-Марию». Едва поднявшись на борт, Пью затараторил:
— Хищники. Жуткие звери — зубы как кинжалы. Львы, тигры. Пью еле уцелел. Капитан его спас. Наш капитан метко стреляет. Змеи там — как тень от каланчи. Быки с рогами, как копья. Жуткий, жуткий остров!
Команда, наслушавшись Пью, готова была тотчас поднять якорь. Так мы и сделали: поставили паруса и с южным ветерком взяли курс на Бристоль, чтобы нанять еще боцманов. Бонс напропалую пил мадеру, а Соломон никак не желал давать ответ на загадку, выпрашивая свободу. Я запер его в каюте, однако не услышал ни слова раскаяния — даже после того, как разбил его кувшин с водой.
Все мои злоключения оказались напрасными. Шифры я не разгадал, а в награду за труды получил только мертвеца и очередную головоломку, хотя и нашел, куда припрятать свои сбережения.
У Бонса от мадеры сделалось помрачение рассудка — за ним будто бы явился призрак Бена Ганна. Бонс вежливо предложил ему присоединиться к попойке, но Бен отказался под тем предлогом, что вино выльется сквозь него. Затем он прихвастнул, что с тех пор, как Бонс бросил его на острове, ему перепало много добычи, но теперь он охотится не за фунтами или дублонами, а за пиратскими душами. Ему случалось подбирать таких отпетых мерзавцев, что, когда те прощались с жизнью, от них оставался один только черный дым. В этом месте Бен отложил аркан и сказал Бонсу, что дьявол — хозяин всей нечисти — желает взять его к себе в команду. Бонс встрепенулся и спросил, сколько ему будет причитаться и в какой должности. Я не виню его за любопытство, но одно дело — справляться о месте, а другое — быть готовым его принять, особенно когда имеешь дело с призраком.
Бен сообщил Бонсу, что взять его могут только простым матросом, с самой малой долей. Бонс аж в колпак свой вцепился, когда рассказывал мне об этом.
Бену этого, видно, было мало, и он добавил, что выпивки на корабле не будет — ни рома, ни эля, ни даже мадеры, одна только морская вода. Да, той ночью старина Бен Ганн был строг, как никогда. Бонс поклялся загладить нанесенную Бену обиду, чтобы можно было хоть изредка пропускать по стаканчику. Наконец Бен смилостивился и предложил Бонсу отвезти его в Бристоль. Бонс схватился за голову и сорвал с себя колпак, когда я ему сообщил, что Бристоль от нас всего в трех морях хода.
Я спросил, не осталось ли еще мадеры, поскольку мне тоже хотелось переговорить с Беном кое о чем, но Бонс сказал, что вышвырнул в море все бутылки, кроме одной, под койкой — подарка от Пью. Впрочем, их все подарил Пью. Я спросил у Бонса, разве они с Пью уже стали дружны, а Бонс ответил, что заметил некоторую общность во время последнего визита.
Я взял бутылку, понюхал горлышко и тотчас понял, что Пью что-то туда подмешал. Потом втащил его за ухо в каюту и вылил остаток пойла ему в глотку.
— Пью виноват, — прохныкал он. — Пью — заговорщик. — Тут он упал пьяный и захрапел. Должно быть, Старый Ник с Черным Джоном сговорились посылать Пью кошмары, потому что он верещал всю ночь. Теперь-то я знаю — надо было потрясти его хорошенько, чтобы сознался в настоящем преступлении. Он и впрямь плел против меня заговор, но размах этого заговора я узнал лишь недавно. Тогда я решил, что Пью сговорился с самим собой, чтобы помучить Бонса.
Я убедил Пью рассказать мне все, что он видел во сне. Оказалось, сначала его посетили Квик и Смит, прогнившие насквозь. Пью утверждал, что это они все затеяли.
— Больше Пью никогда не поверит покойнику, — произнес он, отрицая, что пытал Бонса. — Затем перед Пью появился Бен Ганн — точь-в-точь как Бонс рассказал — и посмотрелся в зеркало. Он был полупрозрачный, как жидкий суп, и обвинил вас в том, что забыли его. Тут Пью решил поставить его на место — объявил кучкой костей и лохмотьев. Бен таскал с собой Библию, как всегда, хотя Пью и не знает, что ему от нее за прок на том свете. Если только в ней нет шифров, — добавил Пью и тут же зажал себе рот руками.