Джонни Оклахома, или Магия массового поражения
Шрифт:
– Взять их!
Давно известно, что в гости лучше всего ходить большой компанией – даже если припрёшься незваным, хозяева постесняются выказать и высказать неудовольствие. А чем переговоры хуже? Да ничем, поэтому три сотни сопровождающих штандартен-мастера хмурых коротышек воспринимались им как нечто само собой разумеющееся.
Вот только исполнить приказ оказалось несколько сложнее, чем отдать его.
– И это, виконт, вы называете сокрытием магических способностей? – Барон Мальборо с укоризной покачал головой. – Мы же договорились, сэр Джонни.
Вид удирающих гномов настроил
Оклендхайм-младший пожал плечами. Если кто-то считает гранату колдовством – его право, пусть считает. Ну да, помог ей улететь немного дальше, чем смог бы бросить сам, так это для безопасности. Ирка ещё десяток огненных шаров запустила… где же здесь магия? Тем более почти никого не убили – затоптанных в панике гораздо больше, чем задетых осколками. Наверное. Кто хочет, пусть пересчитывает.
Глава 18
На следующее утро опять прозвучал рожок, вызывающий гномов на переговоры. Невыспавшийся штандартен-мастер, всю ночь наводивший порядок среди сбежавших сотен, вздрогнул. Что на этот раз нужно посланцам нечистого?
– Придётся ехать, Монделл. – Бригаден-мастер Тропп на правах старого друга мог себе позволить давать советы командиру. – Мы вчера так и не узнали, что от нас хотят.
– Вот ты и отправишься.
– Мне не по чину. – Заместитель командующего хирдом устал не меньше, ведь именно он проводил тетрамацию среди трусов, лично затягивая удавку на шее каждого четвёртого. – Традиции предписывают…
Упоминание о традициях привело Орбака в бешенство. Брызгая слюной, он прорычал:
– Будешь оспаривать приказы?
Это прозвучало угрозой – в Подгорном Королевстве неповиновение считалось более тяжким грехом, чем бегство с поля боя, и виновные в нём умирали очень и очень долго. Его величество Беньямин Восьмой Блюминг однажды собственных внуков не пожалел. Шестерых из пятидесяти двух.
Меж тем рожок продолжал выводить мелодию, странно похожую на норвайские ругательства.
Бригаден-мастер тяжело вздохнул:
– Так я пойду?
– Ты ещё здесь?
На этот раз гнома сопровождал всего лишь десяток верховых на архарах, но это была элита элит Подгорного Королевства. Королевские рагули не входили в состав хирда, являясь личным конвоем командующего и одновременно глазами и ушами его величества с правом принимать самостоятельные решения.
А с противоположной стороны всё те же лица – бритый наголо норваец со свирепой рожей, рыжая девица с наглым прищуром зелёных глаз, молодой дворянин с невозмутимым выражением лица и пожилой щёголь с любопытством во взгляде. Разговор начала именно девчонка. С упрёков.
– Вам не кажется, любезнейший… э-э-э?
– Тропп, – подсказал гном. – Бригаден-мастер Тропп.
– Ага… так вот… не кажется ли вам, что вчерашняя выходка несколько странно выглядит? Ни здравствуйте, ни до свиданья… что за манеры?
– Точно-точно, – поддержал претензии норваец. – Сначала быкуют, а потом жалуются на выпиливание поголовья.
Опять оскорбляют? Не иначе как чувствуют за своей спиной немалую силу. Неужели успели подойти войска герцога Ланца? В таком случае нельзя идти на поводу у эмоций и ввязываться в драку – предупредить штандартен-мастера о возможной угрозе гораздо важнее. Но почему тогда не напали вчера? Это передовой отряд? Но разве в армии Груманта могут служить женщины?
– Я хотел бы узнать причины, побудившие вас потревожить в столь ранний час покой моего командующего. – Гном решил быть вежливым, но выдержки хватило только на первую фразу. – Говорите, что вам нужно, и проваливайте!
Рыжая не осталась в долгу:
– Нам нужно, чтобы ты своего козла под хвостом поцеловал! Ну?
Несколько бородачей из конвоя бригаден-мастера с угрозой подняли арбалеты. Королевские рагули стерпят любую насмешку над собой, но никогда не простят глумления над благородными скакунами. Каменные архары, и никак иначе! Или девка имеет в виду не их, а самого командующего хирдом? Тогда ладно… его можно.
– Но-но! – заметивший угрозу Вова многозначительно подбросил на ладони гранату. Единственную оставшуюся. – Не балуйте, убогие!
Ирка, наплевав на опасность, продолжила:
– А ещё нам нужно, чтобы вы сложили оружие, оплатили нанесённый ущерб в троекратном размере и отправились на виселицу. Можно строем.
Ведьма сознательно провоцировала бригаден-мастера, дожидаясь вызова на поединок, и добилась своего. Только её забыли предупредить о кое-каких мелочах…
– Здесь и сейчас! – Кольчужная рукавица упала под ноги Иркиной лошади. – До смерти! На топорах!
Мелочи состояли в том, что по гномьим обычаям не допускалась замена поединщика. Их бородатые матроны владели оружием не намного хуже мужей и с удовольствием участвовали в дуэлях, тем самым избавляя Подгорное Королевство от перенаселения.
Вова тоже не знал. В памяти норвайского рикса этого не нашлось.
– Эх, давненько не брал я в руки шашек!
– Ты вторым, – сплюнул Тропп. – Сначала она!
– Я? – удивилась Ирка. – С тобой?
– Да!
– Охренел? – возмутился виконт. – Да я тебя сейчас…
– Ты будешь третьим!
Бригаден-мастер соскочил с архара и потянулся за секирой, висящей в петле у седла. Желание не ввязываться в драку пропало, будто его и не бывало. Появилось другое… Гном аж застонал, представив вкус ещё тёплой печени. У рыжей девки печёнка не отравлена ни пивом, ни вином… Сладкая, хрустящая на зубах…
Тропп проревел воинственный клич и бросился вперёд. И яркие искры из глаз зажгли небо.
Вообще-то Ирка плохо ездила верхом и постоянно жаловалась на потёртости и сбитую… хм… седалищную часть тела. Так продолжалось ровно до тех пор, пока она не подобрала себе достойное средство передвижения. Серая в яблоках эльфийская кобыла называлась Матрёшкой, отличалась злобным и вздорным нравом, но обладала несомненным достоинством – иноходью. Потому и не пустили на мясо, как всех остальных степных лошадей. Да, те неприхотливы и выносливы, но слишком мелкие для человеческого роста. А вот для рыжей – самое то! На Дюймовочку, конечно, не тянет, но всяко полегче любого ушастика. А что до злобности… так она происходит исключительно из-за отсутствия у кочевников моркови и яблок. Несколько штук в день, и в суровой конячьей душе просыпается невиданная нежность к благодетельнице, а также верность и обострённое чувство благодарности.