Джозеф Антон

Рушди Ахмед Салман

— Усвойте простую вещь, — сказал он. — Вооруженных людей у меня дома больше быть не должно.

В Скотленд-Ярде его дело теперь курировал новый крупный начальник — детектив-суперинтендант Фрэнк Армстронг (который впоследствии станет личным охранником Тони Блэра, а затем исполняющим обязанности помощника комиссара, «ответственным за весь круг операций», те есть, по сути дела, возглавит лондонскую полицию). Встреча с Армстронгом по плану должна была произойти через месяц.

— Я не могу ждать так долго, — объявил он пристыженной охране. — Хочу встретиться с ним немедленно.

Он получил Рэба Конноли, который приехал к нему домой,

чтобы подготовить официальный рапорт. Он сказал Рэбу, что не хочет жаловаться ни на Майка, ни на кого-либо другого, но событие влечет за собой категорическое требование с его стороны. Огнестрельное оружие надо убрать из его дома, и безотлагательно. Рэб завел обычную шарманку насчет того, чт'o случится, если его местожительство станет известно: «очень масштабная операция силами полиции в форме», закрытая для транспорта улица и прекращение личной охраны, «потому что не найдется охотников». Потом Рэб сказал: «Если бы с самого начала операцию возглавляли другие люди и приняли верные решения, вам вообще не надо было бы скрываться и вы сейчас были бы совсем в иной ситуации». М-да, утешил. Так полиция разговаривала с ним постоянно. Если он хочет этого, ему не будет того. Если он хочет того, они упрутся насчет этого. И кстати, если бы к делу сразу подошли правильно, то сейчас все было бы нормально, но, поскольку сейчас все ненормально, правильно сделать уже ничего не удастся.

Он был шокирован. Выстрел из пистолета у него дома! Скоро должна вернуться Элизабет. Надо успокоиться до ее прихода, чтобы поговорить с ней об этом так, как нужно. Если они оба будут в истерике, делу это не поможет. Ему необходимо взять себя в руки.

Фрэнк Армстронг, человек с густыми бровями и бодрой профессиональной улыбкой, этакий крепыш, привыкший командовать, приехал с Рэбом и Диком Старком.

Армстронг был кое-чем обеспокоен. Друг мистера Антона Ронни Харвуд, старый приятель министра внутренних дел Майкла Хауарда, попросил министра о встрече, чтобы поговорить об охране Рушди. «С чем это связано?» — хотел знать Фрэнк Армстронг. «Могу предположить, это связано с тем, что надо дать мне возможность жить, мало-мальски сохраняя достоинство, — ответил он. — И с тем, что у нас должна быть стратегия на случай, если об этом доме станет известно. Это должно быть не только техническое, но и политическое решение. Я хочу, чтобы все сосредоточились на этом вопросе и продумали его. Я говорил это руководству Лейбористской партии, а теперь Ронни намерен сказать это Майклу Хауарду».

Политика была всюду и везде. Увидев, что у мистера Антона есть кое-какой политический «вес», Армстронг проявил готовность к сотрудничеству, его тон даже стал почтительным. Отдел, сказал он, с пониманием относится к его требованию удалить из дома вооруженный персонал. И у него, Армстронга, есть предложение. Если бы вы согласились нанять уходящего на пенсию охранника или шофера из отдела, может быть даже одного из тех, кого вы уже знаете, то мы, возможно, ушли бы из вашего дома, позволили бы этому человеку охранять вас при всех ваших личных передвижениях и предоставляли бы вам свою охрану, только когда вы будете появляться в общественных местах.

Да! — подумал он мгновенно. Сделайте так, будьте добры. «Хорошо, — сказал Армстронг. — Мы проработаем этот вариант».

Он поговорил с Фрэнком Бишопом — с Фрэнком Шептуном, добродушным любителем крикета, с которым из всех охранников у него и Элизабет завязались самые тесные отношения. Фрэнк

вот-вот должен был выйти на пенсию и вполне подходил для этой новой работы. Конь Деннис, который тоже почти уже достиг пенсионного возраста, мог бы подменять Фрэнка, если он заболеет или у него будет выходной. «Мне надо будет, конечно, обсудить это с женой», — сказал Фрэнк, и это было вполне резонно.

У Фрэнсис Д’Соуса был «приятель в МИ-6», и он сказал ей, что сотрудникам разведки хорошо известно о беременности Элизабет и они понимают: это дает им «три года максимум, чтобы решить проблему». Мысль, что их будущий младенец определяет политику, заставила его улыбнуться. Люди из МИ-6, сказал Фрэнсис ее приятель, предоставили Форин-офису данные о размахе иранского терроризма — «в десять раз активней, чем кто-либо другой: чем саудовцы, чем нигерийцы, чем любая страна», — и в результате британское правительство теперь согласно, что нет смысла быть добрыми по отношению к Ирану, что «критический диалог» — чушь собачья, что все инвестиции в эту страну и всю торговлю с ней надо прекратить. Камнями преткновения были Франция и Германия, но в МИ-6 полагали, что новая «жесткая линия» способна «года за два поставить мулл на колени». Когда увижу, тогда поверю, подумал он.

И постоянно где-то рядом — взмахи крыльев огромной черной птицы, ангела-губителя. Позвонил Эндрю: у Аллена Гинзберга неоперабельный рак печени, ему осталось жить всего месяц. Потом — еще более тяжелая новость. Позвонила Найджела. У Джона Дайамонда рак горла. Врачи старались внушить оптимизм: это «излечимая вещь, вроде рака кожи, только внутри», лучевая терапия должна помочь. Семь лет назад от такого же рака успешно вылечили Шона Коннери. «Сплошная незащищенность», — печально проговорила Найджела.

Незащищенность. С ней он был очень хорошо знаком.

Исабель Фонсека предложила Элизабет устроить свадьбу в Истгемптоне в красивом саду ее матери, за которым начиналось яркое поле, поросшее розовой сиренью, пурпурными и белыми космеями, и это звучало очень заманчиво. Но через несколько дней Элизабет сделала то, что люди частенько делают, — заглянула, когда его не было дома, в его дневник и прочла про тот день в Париже с Каролин Ланг, после чего у них был тяжелый разговор, какие бывают в таких случаях, и Элизабет чувствовала себя несчастной, испытывала незащищенность — по его вине.

Два дня они говорили, и мало-помалу, с рецидивами, она обрела способность отодвинуть это в сторону.

— Когда-то я чувствовала себя с тобой так уверенно, — сказала она. — Мне казалось, ничто не может между нами вклиниться.

В другой момент:

— Я не хочу больше никаких осложнений в наших отношениях. Если что-нибудь еще будет, мне кажется, это убьет меня.

Еще позже:

— Мне по-настоящему теперь важно, чтобы мы поженились, потому что тогда получится, что ты мне не изменял.

— В смысле, в браке?

— Да.

Ей снилась его измена, а ему приснилось, что он встретил Мэриан в магазине органических продуктов и спросил ее, когда она вернет его вещи.

— Я никогда их тебе не отдам, — ответила она и ушла, катя свою тележку.

Потрясение, боль, плач, гнев шли волнами, то охватывали ее, то утихали. До родов оставался всего месяц. И она решила: будущее важнее, чем прошлое. И простила его — по крайней мере согласилась забыть.

— Как, ты говоришь, твоя мама называла то, что помогало ей уживаться с твоим отцом? Не память, а…