Джозеф Антон
Шрифт:
VIII. Мистер Утро и мистер День
Тема изменится, непременно изменится, говорил он себе множество раз. Мы живем в ускоряющееся время, сейчас одна тема сменяет другую быстрей, чем когда-либо. Но прошло семь лет его жизни, семь лет на пятом десятке, в лучшие годы мужской зрелости, семь мальчишеских лет его сына, которых уже не вернуть, — а тема так и не изменилась. Ему некуда было деваться от мысли, что это, возможно, не просто этап его жизни, что такой может оказаться вся его оставшаяся жизнь. С этой мыслью трудно было свыкнуться.
Напряжение сказывалось на всех. Секретность тяготила Зафара — даже друга не могу домой пригласить, — и он плохо успевал в школе. Кларисса делала себе имя в Совете по искусству, становилась одним из самых популярных, всеми любимых его сотрудников, своего рода святой покровительницей маленьких журналов по всей стране, и он радовался, видя, что она находит себе
Начался новый год. Позвонила Кэролайн Мичел: в Великобритании уже продано почти двести тысяч экземпляров «Прощального вздоха Мавра» в твердом переплете. В Индии, однако, возникли затруднения. В Бомбее партия «Шив сена», выведенная в романе под названием «Ось Мумбаи», была недовольна тем, как она изображена. А кое-кому не показалось забавным, что у одного из героев книги имелось чучело пса на колесиках по кличке Джавахарлал — по имени первого премьер-министра страны. Шестидесятивосьмилетняя урдуязычная писательница Куррат уль-Айн Хайдар, автор знаменитого романа о разделе страны «Ааг ка дарья» («Огненная река»), заявила, что этот опыт литературной таксидермии показывает: автор «прощению не подлежит». Итогом «обмена мнениями» стало то, что индийское правительство, приверженное, как всегда, свободе выражения мнений, под каким-то липовым предлогом задержало книгу на таможне. Он позвонил своему индийскому адвокату Виджаю Шанкардассу, человеку с тихим голосом, но с незыблемыми принципами, одному из самых квалифицированных юристов Индии, и Виджай сказал: если удастся убедить индийские книготорговые организации выступить совместно с издательством «Рупа», получившим право на издание книги и Индии, можно будет быстро подать в суд, добиваясь «приказа противной стороне о предоставлении обоснования», и заставить правительство раскрыть свои карты. Глава «Рупы» Раджан Мехра поначалу колебался, опасаясь, что конфронтация с правительством отрицательно скажется на его бизнесе, но Виджай сумел укрепить его решимость, и в конце концов Мехра поступил как должно. Подали в суд, и правительство в тот же день пошло на попятный, подняло шлагбаум, «Прощальный вздох Мавра» был впущен в Индию и свободно продавался там без каких-либо проблем. На книжной ярмарке в Дели снятие запрета на роман было отмечено как грандиозное событие, как «великая победа», и он горячо поблагодарил Виджая. Но «Шайтанским аятам», как и их автору, путь в Индию был заказан.
Другое индийское затруднение было связано с его маленьким домом в Солане близ Симлы, в горной местности. Его дед со стороны отца Мохаммед Дин Халики Дехлави, которого он никогда не видел, давно еще купил для защиты от делийского летнего зноя этот шестикомнатный каменный домик на маленьком участке земли, но с великолепным видом на горы. Он оставил его своему единственному сыт Анису, а Анис Рушди перед смертью подарил дом своему единственному сыну. Правительство штата Химачал-Прадеш реквизировало дом по Закону об оставленном имуществе, позволявшему индийским властям забирать имущество у всех, кто переезжал на жительство в Пакистан. Но он не переезжал туда на жительство, поэтому дом был отобран незаконно. Это дело тоже вел для него Виджай Шанкардасс, но, хотя Виджаю удалось доказать, что Анис владел домом по праву, его собственное наследственное право еще не было подтверждено судом, и правительство штата прямиком заявило, что оно «не хочет у всех на виду идти навстречу Рушди».
Пройдет еще год, прежде чем люди Виджая в результате кропотливых поисков обнаружат припрятанный документ, который позволит выиграть дело, — документ, где высокопоставленный служащий из правительства штата дал ложные показания под присягой, заявив, будто ему известно, что Салман Рушди получил пакистанское гражданство. Но Салман Рушди никогда не имел никакого гражданства, кроме индийского и британского. Дача ложных показаний под присягой — серьезное преступление, которое в обязательном порядке наказывается тюрьмой, и, узнав, что Виджай Шанкардасс имеет в своем распоряжении эту улику, власти Химачал-Прадеш вдруг сделались чрезвычайно покладисты. В апреле 1997 года дом снова перешел в его собственность, правительственный служащий, который там обосновался, освободил его в приличном состоянии, и Виджай принял ключи на хранение.
Из отзывов на «Прощальный вздох Мавра» ему больше всех понравились те, что исходили от его индийских друзей, которые, прочтя разрешенную теперь книгу, спрашивали его, как ему удалось ее написать, не бывая в Индии. «Ты что, проникал и страну? — недоумевали они. — Не иначе, ты тайком к нам пробрался и увидел, что здесь и как. А то откуда ты мог все это
Некоторые из рецензий на роман были самыми лестными за всю его жизнь и подтверждали, что он нисколько не покалечен, хоть и был надолго выбит из седла. Он совершил маленькое, но дорогостоящее авторское турне по США. Пришлось нанять небольшой самолет. Американская полиция настаивала на мерах безопасности, поэтому подключили частную охранную фирму, которую возглавлял опытный человек по имени Джером Глейзбрук. Б'oльшую часть расходов, проявив изрядную щедрость, покрыл Сонни Мехта, хотя свой вклад внесли и местные организации, и он сам. Сонни отправился в турне вместе с ним и закатил вечеринки на широкую ногу в Майами (где, казалось, все были авторами триллеров и где Карл Хайасен[213], когда он попросил его рассказать о Майами, сделал глубокий вдох и проговорил без остановки два часа, дав высокоскоростной мастер-класс на тему «политический мухлеж во Флориде») и в Сан-Франциско (где в числе гостей были Чеслав Милош, Робин Уильямс, Джерри Браун, Линда Ронстадт и Анджела Дэвмс). Готовилось все довольно-таки скрытно: гостям до последней минуты не раскрывали ни личность автора, ни место, где пройдет гулянка. Охранники обыскивали знаменитых обитателей Майами и Сан-Франциско — полагали, видимо, что кто-нибудь из них может позариться на награду, объявленную за его голову.
Они с Сонни даже выкроили время для уик-энда в Ки-Уэст, где к ним присоединилась Гита Мехта, — она выглядела хорошо и опять была собой: оживленная, словоохотливая. Он счел это необычное и недешевое авторское турне молчаливым извинением Сонни за трудности, которые тот ему создал в связи с «Гаруном и Морем Историй», и был рад оставить старые обиды в прошлом. На следующий день после возвращения в Лондон он получил за «Прощальный вздох Мавра» Британскую книжную премию («Золотое перо») как «автор года». («Книгой года» назвали поваренную книгу Делии Смит, которая в благодарственной речи странным образом говорила о себе в третьем лице: «Спасибо вам за то, что присудили эту награду книге Делии Смит».) Когда его объявили лауреатом, зал встретил это громкими возгласами одобрения. Я не должен забывать, что есть и такая Англия, которая на твоей стороне, сказал он себе. Из-за продолжающихся личных нападок на него в газетах, которым он дал общее название «Дейли инсалт» («Ежедневное оскорбление»), забыть об этом ничего не стоило, но делать этого не следовало.
К совместной жизни с полицейскими на Бишопс-авеню снова привыкать после поездок было трудно. Они запирали двери на ночь, но никогда не отпирали их утром. Они с маниакальным упорством задергивали шторы, но никогда их не отдергивали. Стулья, на которые они садились, ломались под их тяжестью, паркет в прихожей потрескался под их увесистой обувью. Наступила седьмая годовщина фетвы. Ни одна британская газета не напечатала ни одного сочувственного или одобрительного слова. Это была старая скучная история, которая, казалось, ни к чему не вела; это не была новость. Он написал статью для «Таймс», где попытался доказать, что фетва, пусть она и остается в силе, потерпела поражение, не достигнув цели: ни книгу, ни ее автора затоптать не удалось. Но он думал об эпохе страха и самоцензуры, которой фетва положила начало, о том, что издательство Оксфордского университета отказалось включить в учебное пособие по английскому языку отрывок из «Детей полуночи» во избежание «щекотливой ситуации»; о том, что египетского писателя Алаа Хамеда (как и его издателя и типографа) приговорили к восьми годам тюрьмы за роман «Разрыв в людском сознании», который сочли несущим угрозу социальному миру и национальному единству; о том, что западные издатели открыто признавались, что избегают любых текстов, где можно увидеть критику в адрес ислама, — думал и не верил своей собственной статье. Да, он достиг кое-каких локальных успехов, но подлинная победа пока отнюдь не была одержана.
Он продолжал заводить с Элизабет разговоры об Америке. В Америке им не надо было бы жить в обществе четверых полицейских, там не звучали бы в его адрес постоянные обвинения, что он обходится стране в огромные деньги, не имея перед ней никаких заслуг. В последние два лета они попробовали эту свободу на вкус; они могли бы иметь ее куда больше. Но стоило ему заговорить на эту тему, она сердито хмурилась и отказывалась ее обсуждать. Он начал понимать, что она боится свободы — по крайней мере, свободы в его обществе. Она чувствовала себя в безопасности только в пузыре охраны. Когда он побуждал ее выйти из него на время вместе с ним, она зачастую не хотела делать этот шаг. Впервые (и шокируя сам себя) он начал воображать себе жизнь без нее. Когда он поехал в Париж на презентацию французского издания «Прощального вздоха Мавра», отношения между ними оставались напряженными.