Джура
Шрифт:
— Это я… Биллял… партизан… Пусти.
Осмотрев из окошка окрестности и убедившись, что засады нет, Козубай и Джура открыли дверь и внесли раненого…В лекарской кибитке около раненого сидели бойцы. Говорил Козубай:
— Пусть каждый боец знает, как было совершено предательство. Еще неизвестно, кто из нас останется жив. Так пусть же слушают все, и тот, кто останется в живых, расскажет об этом красным командирам, большевикам. Рассказывай, Биллял!
Джура, поджав ноги, сидел у изголовья раненого. Чжао поместился на корточках рядом.
Муса, наклонив голову набок, неподвижно смотрел на костер, где в казане кипел суп из баранины.
Саид стоял у стены. Глаза его выглядывали из узеньких щелей прищуренных век, и казалось, что он стоя спит. Бойцы, положив винтовки на колени, сидели вокруг Билляла и внимательно слушали его рассказ.
— Линеза хитрил, как ворон, — начал Биллял. — Только очень уж он был несправедливый. Не любили его. Чуть что — кричит, ругается. Никакой власти над собой не признавал. «Я сам, говорит, Советская власть! Что скажу, то и делайте».
Начали мы, коммунисты, с ним ссориться: «Неправильно ты делаешь, товарищ начальник!» А он сердится, кричит, ругается. Запретил комсомольцам собираться. Тогда мы написали Козубаю, чтобы приехал и посмотрел, что делается.
«Когда много драконов, говорит, толку не будет. Я один здесь начальник. Кто не со мной, тот против меня». Много новых джигитов набрал, старые ушли.
Десять дней назад созвал всех и спрашивает:
«Слыхали вы, чтобы к Козубаю приходили целые отряды басмачей сдаваться?»
«А он, отвечаю, сам их находил и разбивал».
«Не то! — рассердился Линеза. — Было ли так, чтобы целая банда пришла с оружием и сдалась?» И сам отвечает: «Не было такого. А ко мне, говорит, целая банда идет сдаваться. Ее ведет Кзицкий, он раскаялся».
И начал считать, сколько оружия сдадут басмачи, сколько пулеметов, сколько винтовок да сколько револьверов, да каких. Мы обрадовались.
«Только, — говорит Линеза, — их надо встретить не как врагов, а как друзей. Раскаялись они, грабить не будут, под Советскую власть идут. Мы, говорит, устроим им той. И будем есть и пить вместе с ними».
Мы, старые джигиты, говорим: «Басмач — что волк, кто басмачу поверит, голову потеряет». А новые обрадовались. «Нам, говорят, слава будет, если басмачи сдадутся».
Много баранов зарезали для плова, со всех окрестных джейлау кумыс собирали. Почти весь свой запас риса на плов отдали. Лучших кашеваров позвали.
Пришли в кишлак басмачи. Оружие отдали. Линеза сам обыскал каждого басмача и говорит: «Всё оружие отдали, больше нет». «Вот, а вы не верили! — обратился Линеза к старым джигитам. — Все оружие отдали, сколько я говорил».
Мусу Линеза послал на это время в горы с теми, которые тоже очень спорили. Теперь мне понятно, зачем он это сделал. Боялся, чтобы Муса джигитов не поднял против него. Остальных бойцов послал на той. Не ждал вас. Басмачи нам своих коней подарили. Из рук в руки уздечки передали. «Мы, говорят, киргизы и вы киргизы. Не будем ссориться». Потом улак [49] устроили. Достурханы постелили на траве. Лепешки белые, конфеты, печенье — всего мы наложили.
Сели, начали есть. Тут около горы кто-то выстрелил. Линеза испугался. Поскакал. Мы едим, а из крепости вести бегут. Говорят, Муса прибыл. Тагая, Безносого и ещё восемь басмачей Муса привел. Потом слышим: Джура зарезал Безносого.
49
Улак— козлодрание. Игра, заключающаяся в том, чтобы поднять с земли тушу барана, с которой снята шкура, на седло и, не дав вырвать её другим, довезти к назначенному месту.
А тут разнеслась весть, что сам Козубай в крепости. Вот тут и началось! Кзицкий кричит: «Чар-яр!» — «Чар-яр!» — закричали сразу все басмачи. По одну сторону мы сидим, по другую — они. Засунули басмачи руку за пазуху и вынули из-под халатов маузеры. Каждый из них стрелял в того бойца, который против него сидел. Многие и вскочить не успели.
Когда это случилось, я успел спрятаться. Потом из крепости на жеребце прискакал раненый Линеза. Он Кзицкому на руки упал. Линезу перевязали. А когда из крепости побежали по полю в кишлак пленные басмачи, я тоже побежал им навстречу, и со мною ещё пять наших, что в живых остались. Я думал, что басмачи по своим стрелять не будут. Вижу, что из крепости из-за нас не могут стрелять по басмачам, крикнул: «Ложись!» Легли. А как басмачи пробежали, тут я из стороны в сторону прыгать начал. Другие тоже. Один я добежал… Рана — пустяк: руку прострелили, крови много потерял. Да, потом басмачи опять «чар-яр» кричали и «Тагай!» кричали. Что, Тагай убежал?
Я ещё слышал, как басмачи говорили: «Теперь кругом наша победа! Горный кишлак наш, крепость наша. Скоро весь Памир будет наш». Потом откуда-то из кибитки незнакомые баи вышли, начали что-то говорить.
— Ну, если Горный кишлак их такой же, как крепость, то дела их неважны, — заметил Козубай. — Они ещё не знают, что у нас есть пулеметы. Но они узнают.
— В Горный кишлак я послал человека, — сказал Джура. — И когда я…
— Потом поговорим! — резко перебил его Козубай.
XI
Когда, поев баранины с лепешками, бойцы ушли, Козубай позвал Джуру к себе в кибитку и сказал ему:
— Джура, когда ты говоришь, думай, кому ты говоришь. В крепости было предательство. Кто мог бы подумать, что Линеза предатель! Ты знаешь, кто эти новые джигиты? Нет, не знаешь. А может быть, Биллял тоже…
— Биллял? Никогда!
— Я говорю: может быть. А ты при всех сказал, что послал человека, и чуть не сказал, что сам идешь. Это секрет. Косой знает, что ты послал человека?
— Знает, — ответил Джура.
— Плохо, — сказал Козубай. — Я ему не верю.
— Он мой друг! — гордо ответил Джура. — Он, может, и был раньше контрабандистом, но меня, своего друга, и наше дело он никогда не предаст: мы в тюрьме сидели вместе, я его знаю. Козубай пожал плечами:
— Ну, слушай внимательно. Предатели рассчитывали на легкую победу и поэтому замки спрятали недалеко. А теперь, Джура, собирайся в путь. Возьми карабин, револьвер, побольше патронов и четыре гранаты. Ты тихо проползешь мимо сторожевых басмачей. Не трогай их, это почти наверняка выдаст твое присутствие, и тебе будет трудно скрыться. Не иди к самой границе. Двигайся напрямик через Алайскую долину. Обратись к первому же отряду любых наших советских войск, будь то пограничники или другие, — тебе помогут. Требуй, чтобы тебя тотчас же везли к старшему командиру, и передай это письмо. Если басмачи тебя поймают, проглоти его. На словах передай вот что. Крепость осаждена басмачами. По-видимому, они рассчитывали быстро взять её и назначили её сборным пунктом для своих сторонников. С каждым часом сюда прибывают люди, по-видимому исмаилиты. Имам Балбак на Памире. Тагай тоже. Крепость сковывает их действия. Я буду держаться до последнего патрона, но патронов мало. Кончатся мука и мясо — будем есть лошадей. Их здесь штук тридцать. Вода есть, и это самое главное, и воду будем экономить. Начальники знают, что надо делать, но не забудь слов: «Крепость связывает значительные силы». Повтори!