Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1
Шрифт:
– Но когда эти олухи узнают, что я…
– Отец, – с улыбкой перебил его Филипп, – даже если бы вы были дофином, боюсь, что и в этом случае никто ради вас не пошевелился бы, особенно теперь: фейерверк вот-вот начнется.
– Мы так ничего и не увидим! – с раздражением заметила Андре.
– Это ваша вина, черт возьми! – проговорил барон. – Вы два часа одевались.
– Филипп! Нельзя ли мне опереться на вашу руку и встать в толпе? – спросила Андре.
– Да, да, мамзель! – разом прокричали в ответ несколько мужских голосов, так приглянулась этим людям Андре, – идите к нам, вы худенькая, мы подвинемся.
– Хотите пойти, Андре? – спросил Филипп.
– Очень хочу, – отвечала она, и легко спрыгнула на землю, не коснувшись подножки.
– Идите, – проговорил барон, – а мне наплевать на фейерверки, я останусь здесь.
– Хорошо, оставайтесь, – согласился Филипп, – мы будем неподалеку.
Когда толпу ничто не раздражает, она почтительно расступается перед царицей мира – красотой. Народ пропустил Андре и ее брата вперед, а горожанин, занимавший со своим семейством каменную скамью, заставил жену и дочь подвинуться и уступить место Андре.
Филипп устроился у нее в ногах, а она положила руку ему на плечо.
Жильбер последовал за ними, остановившись в четырех шагах от Андре и не сводя с нее глаз.
– Вам удобно, Андре? – спросил Филипп.
– Прекрасно, – отвечала девушка.
– Вот что значит быть красивой, – с улыбкой заметил виконт.
– Да, да, она красивая, очень красивая! – прошептал Жильбер.
Андре услыхала его слова, но подумала, что их произнес кто-нибудь из простолюдинов, и обратила на них внимание не более, чем обратил бы индийский божок на поклонение жалкого парии.
Глава 34.
ФЕЙЕРВЕРК
Едва Андре и ее брат устроились на скамейке, как в воздух взвились первые ракеты, и над толпой пронесся оглушительный крик; с этой минуты все, как один, не сводили глаз с площади.
Начало фейерверка было великолепным и достойным великого Руджиери. Украшения храма Гименея постепенно загорались, и вскоре весь его фасад пылал. Послышались рукоплескания, и вскоре они переросли в неистовые крики «браво», когда лицо дофина и вазы с цветами брызнули разноцветными огнями.
Андре была потрясена при виде этого зрелища, не имевшего себе равных во всем мире, она и не пыталась скрыть свое удивление среди семисоттысячной толпы ревевших от восторга людей.
А всего в трех шагах от нее, спрятавшись за широкоплечим грузчиком, поднимавшим над головой своего сынишку, Жильбер смотрел на Андре и только на нее, не обращая внимания на фейерверк.
Жильбер видел Андре в профиль; при каждом очередном залпе ее прекрасное лицо освещалось, молодого человека охватывала дрожь: ему казалось, что всеобщее восхищение вызывает обожаемая им девушка, божественное создание, которому он поклонялся.
Андре никогда раньше не видела ни Парижа, ни толпы, ни больших праздников: ее оглушало разнообразие впечатлений.
Неожиданно вспыхнул яркий огонь и стал приближаться со стороны реки. Это была с треском рвавшаяся бомба, Андре продолжала любоваться ее разноцветными искрами.
– Взгляните, Филипп, как красиво! – проговорила она. Молодой человек встревожился.
– Боже мой! – вскричал он. – Эта ракета неправильно летит: она, должно быть, отклонилась от курса: вместо того, чтобы описать параболу, она несется почти горизонтально.
Едва Филипп выразил беспокойство, как толпа зашевелилась. Вдруг столб огня вырвался со стороны бастиона, где были сосредоточены ракеты для заключительного залпа и резерв пиротехнических средств. Невообразимый грохот сотряс всю площадь, огонь будто изрыгнул разрывную картечь и привел в полное замешательство близко расположенных зевак: они почувствовали, как жаркое пламя опаляет их лица.
– Заключительный залп! Так скоро?! – кричали далеко стоявшие зрители. – Слишком рано!
– Как, это все? – повторила за ними Андре. – Слишком рано!
– Нет, – возразил Филипп, – нет, это не заключительный залп! Это несчастье, и через минуту вся эта пока спокойная толпа придет в страшное волнение, словно бушующее море. Идемте, Андре, пойдемте в карету, скорее!
– Давайте еще немножко посмотрим, Филипп. Как красиво!
– Андре, не стоит терять ни минуты, идите за мной. Это несчастье, которое я и предсказывал… Сорвавшаяся ракета угодила в бастион и подожгла его. Там уже началась давка. Слышите крики? Это кричат не от радости, а от горя. Скорее, скорее в карету!.. Господа, господа, позвольте пройти!
Обхватив рукой сестру за талию, Филипп потащил ее к карете, где ждал их обеспокоенный отец, понявший по доносившимся крикам, что им грозит опасность. Он еще не знал, что произошло, и выглянул из кареты, ища глазами детей.
Однако было уже слишком поздно, предсказание Филиппа сбывалось. Заключительный залп, состоявший из пятнадцати тысяч ракет, воспламенился и разорвался, пронзая любопытных огненными стрелами, какие мечут на арене в быков, вызывая их на бой.
Поначалу удивленные, зрители пришли затем в ужас и отхлынули в едином порыве; под напором стотысячной толпы другие сто тысяч, задыхаясь, тоже отступили, нажимая на тех, кто стоял сзади. Теперь полыхал весь остов, кричали дети; женщины, задыхаясь, поднимали руки; лучники раздавали удары налево и направо, полагая, что так можно заставить крикунов замолчать и восстановить порядок силой. Все это привело к тому, что, как и предполагал Филипп, поднявшаяся волна, подобно смерчу, обрушилась на угол площади, где находились молодые люди. Филипп не успел добраться до кареты барона, как он рассчитывал: его подхватил людской поток, силу которого невозможно описать: сила эта удесятерялась из-за страха и боли, в сотни раз увеличивалась из-за всеобщего безумия.
В ту минуту, когда Филипп потащил за собой Андре, Жильбер отдался на волю подхватившего их потока, однако шагов через двадцать другой поток заставил его свернуть налево на улицу Мадлен; Жильбер взвыл от бессилия, боясь разлуки с Андре.
Повиснув на руке Филиппа, Андре оказалась в мечущейся толпе, пытавшейся избежать встречи с каретой, запряженной парой обезумевших лошадей. Филипп увидел надвигавшуюся опасность казалось, лошадиные глаза мечут огненные стрелы, из ноздрей вылетала пена. Он нечеловеческим усилием попытался свернуть с их пути. Но все оказалось тщетно, он увидел, как за его спиной расступилась толпа, и почувствовал возле себя горячее дыхание обезумевших коней. Они взвились на дыбы подобно мраморным коням у входа в Тюильри с пытающимся их обуздать рабом. Филипп выпустил руку Андре и оттолкнул ее как можно дальше от опасного прохода, а сам повис на удилах ближайшей к нему лошади. Конь вновь поднялся на дыбы. Андре видела, как брат рухнул наземь и исчез. Протянув руки, она закричала; ее оттолкнули, повернули, в следующее мгновение она уже была одна; она шаталась; ее, словно перышко, подхватило потоком; она больше не могла сопротивляться.