Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2
Шрифт:
Однако, когда Филипп оказался лицом к лицу с Андре, он так изменился, побледнел и осунулся, что теперь пришел ее черед испытать беспокойство при виде брата. Она спрашивала себя, как Филипп мог так сильно перемениться в столь короткий срок.
– Господи! Дорогой брат! Неужели я серьезно больна? – обратилась она к нему.
– Почему ты об этом спрашиваешь? – молвил он.
– Потому что ты так напуган.
– Нет, сестра, – отвечал Филипп, – у доктора твое состояние не вызывает беспокойства, он сказал тебе правду. Мне стоило большого труда уговорить его прийти еще раз – Так он придет? – спросила Андре.
– Да, придет. Надеюсь, тебе это не доставит неудовольствия, Андре?
При этих словах Филипп, не сводя глаз, следил за Андре – Нет, – спокойно отвечала она, – лишь бы этот визит хоть немного тебя утешил, вот все, чего я прошу у Бога. Ну, а теперь скажи мне, откуда эта бледность? Ты так меня напугал!
– Тебя это правда беспокоит, Андре?
– И ты еще спрашиваешь!
– Так ты меня любишь, Андре?
– Почему ты о атом спрашиваешь? – удивилась девушка.
– Я хотел узнать, Андре, любишь ли ты меня так же нежно, как во времена нашей юности.
– Ах, Филипп, Филипп!
– Итак я для тебя по-прежнему один из самых близких людей на всей земле?
– Самый близкий! Единственный! – вскричала Андре и, покраснев от смущения, прибавила:
– Прости, Филипп, я чуть было не забыла…
– Нашего отца, Андре?
– Да Филипп взял сестру за руку и, с нежностью глядя на нее, проговорил:
– Андре! Не думай, что я когда-нибудь осудил бы тебя, если бы в твоем сердце родилось чувство, не похожее ни на то, которое ты испытываешь к отцу, ни на любовь ко мне…
Сев с ней рядом, он продолжал:
– Ты вступила в тот возраст, Андре, когда девичье сердце говорит громче, чем хотелось бы его хозяйке. Как ты знаешь, заповедь Божья приказывает женщине покинуть родителей и семью и последовать за супругом.
Андре некоторое время смотрела на Филиппа так, будто он говорил на не понятном ей языке, а потом рассмеялась с непередаваемым простодушием.
– Мой супруг? – переспросила она. – Ты что-то говорил о моем супруге, Филипп? Господи, да он еще не родился; во всяком случае, я его не знаю.
Тронутый искренностью Андре, Филипп подошел к ней и, взяв ее руку в свои ладони, проговорил в ответ:
– Прежде чем обзаводиться супругом, милая Андре, женщина может иметь жениха, любовника…
Андре с удивлением взглянула на Филиппа, испытывая неловкость под его настойчивым взглядом, пронизывавшим ее насквозь и освещавшим всю ее душу.
– Сестра! – продолжал Филипп. – Со дня своего рождения я был тебе лучшим другом, и ты была моей единственной подругой. Я никогда не оставлял тебя одну, как ты знаешь, ради того, чтобы поиграть с товарищами. Мы вместе росли, и ничто никогда не поколебало нашего беззаветного взаимного доверия. Почему же ты, Андре, с некоторых пор без всякой причины переменилась ко мне?
– Я? Переменилась? Я переменилась к тебе, Филипп? Объяснись, пожалуйста. Должна признаться, я ничего не понимаю с тех пор, как ты вернулся.
– Да, Андре, – проговорил молодой человек, прижимая ее к своей груди, – да, милая сестричка, на смену детской привязанности приходит юношеская страсть, и ты решила, что я больше не гожусь для того, чтобы поверять мне свои сердечные тайны.
– Брат мой! Друг мой! – все более и более удивляясь, отвечала Андре. – Что все это значит? О каких сердечных тайнах ты говоришь?
– Андре! Я смело завожу разговор, который может оказаться для тебя опасным, а для меня самого – очень неприятным. Я отлично знаю, что просить или, вернее, требовать твоего доверия в такую минуту – значит пасть в твоих глазах. Однако я предпочитаю, – и прошу тебя верить, что мне очень тяжело об этом говорить, – я предпочитаю увериться, что ты любишь меня меньше, чем оставить тебя во власти грозящих тебе бед, страшных несчастий, Андре, если ты будешь по-прежнему упорствовать в своем молчании, которое я оплакиваю и на которое я не считал тебя способной, если ты имеешь дело с братом и другом.
– Брат мой! Друг мой! – отвечала Андре. – Клянусь тебе, я ничего не понимаю в твоих упреках!
– Андре! Неужто ты хочешь, чтобы я тебе объяснял?..
– Да! Разумеется, да!
– Не жалуйся, если, ободренный тобой, я буду говорить слишком прямо, если заставлю тебя покраснеть, смутиться. Ведь ты сама вызвала во мне несправедливое недоверие, с каким я копаюсь теперь в недрах твоей души, чтобы вырвать у тебя признание.
– Говори, Филипп. Клянусь, что не рассержусь на тебя.
Филипп взглянул на сестру, встал и в сильном волнении зашагал из угла в угол. Между обвинением, которое Филипп составил в голове, и спокойствием юной девушки, было столь очевидное противоречие, что он не знал, что думать.
Андре в изумлении смотрела на брата и чувствовала, как постепенно холодеет ее сердце от этой торжественности, столь не похожей на его привычное нежное братское покровительство.
Прежде чем Филипп снова заговорил, Андре поднялась и взяла брата под руку.
Взглянув на него с невыразимой нежностью, она сказала:
– Филипп! Посмотри мне в глаза!
– С удовольствием! – отвечал молодой человек, обратив к ней горящий взор. – Что ты хочешь мне сказать?
– Я хочу сказать, Филипп, что ты всегда с некоторой ревностью относился к моей дружбе; это вполне естественно, потому что и я дорожила твоими заботами, твоей любовью. Ну так посмотри на меня, как я тебя просила.
Девушка улыбнулась.
– Видишь ли ты в моих глазах какую-нибудь тайну? – продолжала она.
– Да, да, одну тайну я там вижу, – сказал Филипп. – Андре! Ты влюблена.
– Я? – вскричала девушка с таким естественным изумлением, какое не могла бы изобразить опытная актриса.
Она засмеялась.
– Я влюблена? – повторила она.
– Значит, ты любима?
– Ну, тем хуже для него, потому что раз этот человек ни разу не объявился и, следовательно, не объяснился, значит, это любовь неразделенная.