Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2
Шрифт:
Но едва дверь захлопнулась, как Руссо воспользовался тем, что остался один, и с наслаждением развалился на стуле; он стал разглядывать птиц, расклевывавших на окне хлебный мякиш, купаясь в солнечных лучах, пробивавшихся между трубами соседних домов.
Едва его неутомимо юная мысль почуяла свободу, как она сейчас же расправила крылья, подобно птицам, разленившимся после веселого завтрака.
Неожиданно скрип входной двери вырвал философа из полудремотного состояния.
«Что такое? – подумал он. – Неужели так скоро возвращается? Уж не задремал ли я, размечтавшись?»
Дверь в кабинет медленно отворилась.
Руссо продолжал сидеть к двери спиной, уверенный в том, что это вернулась Тереза; он даже не повернул головы.
Наступила тишина.
И в этой тишине вдруг прозвучал чей-то голос:
– Прошу прощения, сударь!
Философ вздрогнул и с живостью обернулся.
– Жильбер! – проговорил он.
– Да, Жильбер. Еще раз простите, господин Руссо.
Это в самом деле был Жильбер.
У него был изможденный вид, волосы разметались; костюм его был в беспорядке, плохо скрывал его худобу и не защищал от холода; словом, вид Жильбера заставил Руссо вздрогнуть и вскрикнуть от жалости, очень походившей на беспокойство.
Взгляд Жильбера был неподвижен, глаза горели, как у голодной хищной птицы. Улыбка, напоминавшая в то же время волчий оскал, никак не вязалась с его гордым орлиным взором.
– Зачем вы здесь? – громко вскричал Руссо, не любивший в других неопрятности и считавший ее признаком дурных наклонностей.
– Я голоден, – отвечал Жильбер, При звуке его голоса, произносившего самое ужасное из всех известных ему слов, Руссо вздрогнул.
– А как вы сюда вошли? – спросил он. – Ведь дверь была заперта.
– Мне известно, что госпожа Тереза оставляет обычно ключ под ковриком. Я подождал, пока она выйдет из дому, потому что она меня не любит и могла бы не пустить меня в квартиру или не позволила бы поговорить с вами. Удостоверившись в том, что вы – один, я поднялся по лестнице, взял ключ из тайника, и вот я перед вами!
Руссо поднялся, опираясь руками на подлокотники кресла.
– Выслушайте меня, – попросил Жильбер, – подарите мне одну-единственную минуту вашего драгоценного времени. Клянусь вам, господин Руссо, что я заслуживаю, чтобы меня выслушали.
– Ну-ну, – пробормотал Руссо, изумившись при виде лица Жильбера, которое не выражало больше никакого человеческого чувства.
– Мне следовало бы начать с того, что я доведен до крайности и не знаю, должен ли я стать вором, покончить с собой или еще того хуже… О, не бойтесь, дорогой учитель и покровитель, – проникновенным тоном молвил Жильбер, – все обдумав, я пришел к выводу, что мне не придется убивать себя: я и без этого могу умереть… Неделю назад я сбежал из Трианона и с тех пор бродяжничаю по полям и лесам, питаясь только незрелыми овощами или дикими лесными фруктами. Я ослаб. Я падаю от усталости и истощения. Что до воровства, то уж не с вас мне начинать! Я слишком привязан к вашему дому, господин Руссо. Ну, а что касается третьего, то, чтобы это исполнить…
– Так что же?
– Мне необходимо набраться решимости – за этим я к вам и пришел.
– Вы сошли с ума?! – вскричал Руссо.
– Нет, просто я очень несчастен, я в отчаянии, я утопился бы нынче утром в Сене, если бы мне не явилась одна мысль…
– Какая?
– Та, которую вы выразили в одной из своих книг:
«Самоубийство – это кража у всего рода человеческого».
Руссо взглянул на юношу, словно говоря ему: «Неужели вы столь самонадеянны, что могли подумать, что я написал это, имея в виду вас?»
– О, я понимаю! – прошептал Жильбер.
– Не думаю, – заметил Руссо.
– Вы хотите сказать: «Если вы, ничтожество, ничего собою не представляющее, ничего не имеющее за душой, ничем не дорожащее, и умрете, – что из этого?»
– Тут дело иное, – ответил Руссо, чувствуя себя пристыженным из-за того, что его разгадали. – Впрочем, вы, кажется, голодны?
– Да.
– Ну, раз вы вспомнили, где наша дверь, то должны знать, где у нас хлеб. Ступайте к буфету, возьмите хлеба и уходите.
Жильбер не двинулся с места.
– Если вам нужно не хлеба, а денег, то, я полагаю, вы не настолько жестоки, чтобы дурно обойтись со стариком, вашим бывшим покровителем, да еще в том самом доме, который был вам когда-то прибежищем. Придется вам довольствоваться вот этой малостью… Возьмите!
Пошарив в кармане, он протянул ему несколько монет.
Жильбер остановил его руку.
– Ax! – вскрикнул Жильбер с выражением страдания. – Мне не нужно ни денег, ни хлеба. Вы не поняли», что я имел в виду, говоря о самоубийстве. Если я до сих пор не покончил с собой, так это потому, что я могу быть кое-кому полезен, что моя смерть кое-кого обездолит. Вы отлично разбираетесь во всех законах общества, во всех естественных обязанностях человека, вот и скажите мне, существуют ли в этом мире такие узы, которые могут помешать человеку расстаться с жизнью?
– Таких уз много, – отвечал Руссо.
– Скажите: могут ли отцовские чувства оказаться узами такого рода? Смотрите мне в глаза и отвечайте, господин Руссо: я хочу прочесть ответ в вашем взгляде.
– Да, – пролепетал Руссо. – Да, разумеется. А почему вы об этом спрашиваете?
– Ваши слова могут меня остановить, – молвил Жильбер. – Заклинаю вас хорошенько взвешивать каждое слово. Я так несчастен, что хотел бы покончить с собой, но.., но у меня есть ребенок. Руссо подскочил в кресле от изумления.
– Не смейтесь надо мной, – жалобно простонал Жильбер. – Вы думаете что насмешкой лишь слегка заденете мое сердце, а на самом деле можете глубоко меня ранить. Итак, повторяю: у меня есть ребенок.
Руссо смотрел на него, не говоря ни слова.
– Если бы не это обстоятельство, я был бы уже мертв, – продолжал Жильбер. – Оказавшись перед выбором, я подумал, что вы можете дать мне мудрый совет, вот я и пришел.
– А почему, собственно говоря, я должен давать вам советы? – спросил Руссо. – Разве вы спрашивали моего мнения перед тем, как совершить оплошность?