Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

Дюма-отец Александр

– Не могу, ваше сиятельство; у меня на это – две причины.

– Какие же?

– Первая заключается в том, что у меня не останется ни гроша к тому времени, как я соберусь к отплытию, потому что – попрошу это отменить, ваше сиятельство, – деньги мне нужны не для себя. Я прошу их для исправления той ошибки, которую я совершил не без вашей помощи…

– Ах, до чего же ты злопамятен! – поджав губы, заметил Бальзамо.

– Это естественно… Итак, я прошу у вас денег на то, чтобы, как я уже сказал, исправить ошибку, а не затем, чтобы прожить их для своего удовольствия. Ни один су из этих двадцати тысяч ливров не ляжет в мой карман. Они предназначены для других целей.

– Для твоего ребенка, как я понимаю…

– Да, ваше сиятельство, для моего ребенка, – не без гордости отвечал Жильбер.

– А как же ты?

– Я? Я сильный, свободный, умный. Я всегда сумею прожить, я хочу жить!

– Ты будешь жить! Бог никогда еще не наделял столь сильной волей тех, кому суждено преждевременно уйти из жизни. Господь позаботился о том, чтобы потеплее укрыть растения, которым предстоит пережить долгую зиму. Точно так же он одевает в стальную броню сердца тех, кому предстоят суровые испытания. Однако мне кажется, ты упомянул о двух причинах, по которым не можешь отложить тысячу ливров. Итак, во-первых – порядочность.

– А во-вторых, – осторожность. В тот день, когда я покину Францию, мне, возможно, придется скрываться… Если мне нужно будет идти в гавань на поиски капитана, потом – передавать ему деньги – я предполагаю, что именно так это обычно делается, – все это не будет способствовать моей безопасности.

– Ты полагаешь, я сумею помочь тебе скрыться?

– Я знаю, что это вам по плечу.

– Кто тебе это сказал?

– В вашем распоряжении слишком много сверхъестественных сил. Было бы странно, если бы вы не располагали целым арсеналом средств обыкновенных. Колдун может быть уверен в себе, только когда у него есть в запасе спасительный выход.

– Жильбер! – заговорил вдруг Бальзамо, протягивая руку к юноше. – Ты отважен, добро и зло переплетены в тебе, как это бывает обычно у женщин; ты вынослив, честен не напоказ; я сделаю из тебя великого человека; оставайся здесь, этот особняк – надежное пристанище; я на несколько месяцев собираюсь покинуть Европу, л возьму тебя с собой.

Жильбер внимательно выслушал графа.

– Спустя несколько месяцев, – отвечал он, – я бы, возможно, не отказался. Сегодня я вынужден вам сказать: «Благодарю вас, ваше сиятельство, ваше предложение для меня лестно, однако я должен отказаться».

– Неужели сиюминутное отмщение не стоит будущего, рассчитанного, может быть, на пятьдесят лет вперед?

– Ваше сиятельство! Моя прихоть и мой каприз для меня дороже вселенной в ту минуту, как эта прихоть или этот каприз взбрели мне в голову. И потом, помимо отмщения, мне еще надлежит исполнить долг.

– Вот твои двадцать тысяч ливров, – не колеблясь, молвил Бальзамо.

Жильбер взял два банковских билета и, глядя на благодетеля, воскликнул:

– Вы по-королевски щедры!

– Надеюсь, что я более щедр, – возразил Бальзамо, – я не прошу даже, чтобы меня за это помнили.

– Однако я умею быть признательным, как вы уже могли это заметить. Когда я выполню свою задачу, я верну вам двадцать тысяч ливров.

– Каким образом?

– Я могу поступить к вам на службу на столько лет, сколько нужно работать лакею, чтобы вернуть своему хозяину двадцать тысяч ливров.

– На сей раз рассудительность тебе изменила, Жильбер. Еще минуту назад ты мне сказал: «Я прошу у вас двадцать тысяч ливров, которые вы мне должны».

– Это правда. Однако вы меня покорили.

– Очень рад, – бесстрастно молвил Бальзамо. – Итак, ты будешь мне служить, если я того пожелаю.

– Да.

– Что ты умеешь Делать?

– Ничего, но всему могу научиться.

– Ты прав.

– Но мне бы хотелось иметь возможность покинуть в случае необходимости Францию в два часа.

– Значит, ты оставишь у меня службу?

– Я сумею вернуться.

– А я сумею тебя разыскать. Прекратим этот разговор, я устал долго говорить. Придвинь сюда стол.

– Пожалуйста.

Бальзамо взял бумагу с тремя таинственными знаками вместо подписей и вполголоса прочел следующее:

«Пятнадцатого Декабря, в Гавре, на Бостон, П. Дж. „Адонис“.

– Что ты думаешь об Америке, Жильбер?

– Что это не Франция, а в свое время мне бы очень хотелось поехать морем в любую страну, лишь бы не оставаться во Франции.

– Отлично!.. К пятнадцатому декабря наступит то время, о котором ты говоришь?

Жильбер в задумчивости стал загибать пальцы.

– Совершенно точно.

Бальзамо взял перо и написал на чистом листе всего две строчки:

«Примите на борт „Адониса“ пассажира.

Джузеппе Бальзамо».

– Однако это опасный документ, – заметил Жильбер. – Как бы мне в поисках надежного укрытия не угодить в Бастилию!

– Когда кто-нибудь старается выглядеть умником, он на глазах глупеет, – проговорил граф. – «Адонис», дорогой мой Жильбер, – это торговое судно, а я – его основной владелец.

– Простите, ваше сиятельство, – с поклоном отвечал Жильбер, – я и в самом деле ничтожество, у которого к тому же голова порой идет кругом, но я никогда не повторяю своих ошибок. Простите меня и примите уверения в моей признательности.

– Идите, друг мой.

– Прощайте, ваше сиятельство!

– До свидания! – отвечал Бальзамо, поворачиваясь к нему спиной.

Глава 40.

ПОСЛЕДНЯЯ АУДИЕНЦИЯ

В ноябре, – а точнее, много месяцев спустя после описанных нами событий, – Филипп де Таверне вышел очень рано для этого времени года, то есть на рассвете, из того самого дома, где он проживал с сестрой. Еще не погасли фонари, а все мелкие городские ремесленники были уже на ногах: продавцы горячих пирожков, которые бедный деревенский торговец с наслаждением глотает прямо на пронизывающем утреннем ветру; разносчики с корзинами за спиной, нагруженными овощами; владельцы тележек с форелью и Другой рыбой, спешащие на рынок… В этом движении трудолюбивых муравьев угадывалась сдержанность, внушаемая трудовому люду уважением ко сну богачей.