Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

Дюма-отец Александр

Филипп поклонился. Юная принцесса еще раз посмотрела на него испытующим взглядом, который можно было бы назвать орлиным взором. Помолчав некоторое время, она продолжала:

– Я бы хотела пройтись немного, сегодня холодный ветер.

Она сделала несколько шагов. Филипп остался стоять на месте.

– Почему же вы не идете за мной? – спросила, оборачиваясь, Мария-Антуанетта.

Филипп в два прыжка нагнал ее.

– Почему вы раньше не предупредили пеня о состоянии мадмуазель Андре? Ее судьба мне небезразлична.

– Ваше высочество только что сказали… Вашему высочеству была небезразлична судьба моей сестры… Но теперь…

– Она и теперь меня, разумеется, интересует… Впрочем, мне кажется, что мадмуазель де Таверне преждевременно оставила у меня службу.

– Это было необходимо, ваше высочество! – едва слышно отвечал Филипп.

– Что за отвратительное слово: необходимо!.. Объясните, что это значит, сударь. Филипп молчал.

– Доктор Луи мне сказал, – продолжала ее высочество, – что воздух Версаля вреден для здоровья мадмуазель де Таверне, что она поправится, поживя немного в родном доме… Вот все, что он мне сообщил; ваша сестра только однажды побывала у меня перед отъездом. Она была бледна, печальна; должна признаться, что во время нашей последней встречи она выказала мне большую преданность: она просто заливалась слезами!

– Искренними слезами, ваше высочество, – заметил Филипп, сердце которого отчаянно билось в груди, – она и сейчас продолжает оплакивать разлуку с вами.

– Мне показалось, – прибавила принцесса, – что ваш отец насильно заставил свою дочь переехать ко двору; вот почему, видимо, бедное дитя заскучало по родному дому, испытывая к нему привязанность…

– Ваше высочество! – поспешил вставить Филипп. – Моя сестра привязана только к вам.

– Она страдает… Что же это за странная болезнь, которую воздух родной стороны должен был вылечить, а вместо этого только усилил страдания нашей больной?

– Мне, право, неловко отнимать у вашего высочества время… – молвил Филипп, – болезнь моей сестры представляет собой глубокую печаль, которая привела ее в состояние, близкое к отчаянию. Мадмуазель де Таверне привязана в этом мире только к вашему высочеству и ко мне. Впрочем, последнее время она стала очень религиозна. Я имел честь испросить у вашего высочества аудиенцию в надежде на вашу помощь в исполнении желания моей сестры.

Принцесса подняла голову.

– Она хочет уйти в монастырь? – спросила Мария-Антуанетта.

– Да, ваше высочество.

– И вы допустите это? Ведь вы любите бедную девочку?

– Тщательно все взвесив, ваше высочество, я сам посоветовал ей это сделать. Я так люблю сестру, что мой совет не может у кого бы то ни было вызвать подозрение. Вряд ли меня можно обвинить в алчности. От заточения Андре я не буду иметь никакой выгоды: у нас с ней ничего нет.

Принцесса остановилась и украдкой еще раз взглянула на Филиппа.

– Вот об этом как раз я и пыталась у вас узнать, а вы не пожелали меня понять. Вы ведь небогаты?

– Ваше высочество…

– К чему эта ложная скромность, речь идет о счастье бедной девочки… Ответьте мне откровенно, как честный человек… А в вашей честности я не сомневаюсь.

Филипп встретился глазами с принцессой и выдержал ее взгляд.

– Я готов вам ответить, ваше высочество, – обещал он.

– Ваша сестра вынуждена оставить свет по причине бедности? Пусть сама скажет! Господи! До чего же принцы крови – несчастные люди! Бог наделяет их добрым сердцем, чтобы они пожалели обездоленных, но лишает их способности проникать в чужие тайны и узнавать о несчастье, скрытом под покровом скромности. Отвечайте же откровенно: все дело только в этом?

– Нет, ваше высочество, – твердо выговорил Филипп, – дело не в этом. Просто моя сестра хотела бы поступить в монастырь Сен-Дени, а у нас есть только треть необходимой для этого суммы.

– Взнос составляет шестьдесят тысяч ливров! – воскликнула принцесса. – Значит, у вас только двадцать тысяч?

– Около того. Однако нам известно, что вашему высочеству достаточно сказать одно слово, чтобы послушница была принята без всякого взноса.

– Разумеется, это в моих силах.

– Это единственная милость, о которой я осмеливаюсь просить ваше высочество, если, конечно, вы уже не обещали кому-нибудь еще свое ходатайство перед ее высочеством Луизой Французской.

– Полковник!

Вы меня удивляете! – проговорила в ответ Мария-Антуанетта. – Как, будучи моим приближенным, можно было скрывать, что вы без средств! Ах, полковник, это дурно с вашей стороны меня обманывать!

– Я не полковник, ваше высочество, – тихо проговорил Филипп. – Я лишь верный слуга вашего высочества.

– Вы не полковник? С каких это пор?

– Я никогда им не был, ваше высочество.

– Король в моем присутствии обещал полк…

– Назначение так и не было отправлено.

– Но вы же были на службе…

– Я ее оставил, ваше высочество, впав в немилость его величества.

– Почему?

– Не знаю.

– Ах, эти придворные интриги!.. – глубоко вздохнув, молвила принцесса.

Филипп печально улыбнулся.

– Вы – ангел, посланный Небом, ваше высочество. Я очень сожалею, что не состою на службе при французском дворе и потому не имею возможности умереть за вас.

Принцесса так сверкнула глазами, что Филипп закрыл лицо руками. Ее высочество даже не пыталась его утешить или отвлечь от грустных мыслей. Замолчав и почувствовав стеснение в груди, она нервным движением сорвала несколько бенгальских роз и теперь в задумчивости обрывала их лепестки.

Филипп пришел в себя.

– Покорнейше прошу меня простить, ваше высочество, – молвил он.

Мария-Антуанетта ничего не ответила.

– Ваша сестра может хоть завтра поступить в Сен-Дени, – отрывисто проговорила она. – А вы через месяц получите полк. Такова моя воля!

– Ваше высочество! Прошу вас выслушать мои последние объяснения. Моя сестра с благодарностью принимает благодеяние из рук вашего высочества, я же вынужден отказаться.

– Вы отказываетесь?

– Да, ваше высочество. Я был опозорен при дворе. Враги, виновные в моем позоре, найдут способ ударить еще сильнее, когда увидят, что я поднялся выше прежнего.