Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2
Шрифт:
Марат последовал его примеру, только свернул направо и зашагал на длинных худых ногах.
Бальзамо был точен: на следующий день в шесть утра он уже стоял перед дверью на лестничной площадке; эта дверь являлась центром коридора, в который выходили шесть дверей. Это был последний этаж одного из старых домов на улице Корделье.
Было заметно, что Марат готовился к тому, чтобы как можно достойнее принять именитого гостя. Куцая ореховая кровать, комод с деревянным верхом засверкали чистотой под шерстяной тряпкой прислуги, которая изо всех сил чистила эту рухлядь.
Марат старательно ей помогал, поливая из голубого фаянсового горшка бледные звездочки цветов – единственное украшение мансарды.
Он зажимал под мышкой полотняную тряпку; это свидетельствовало о том, что он взялся за цветы только после того, как помог протереть мебель.
Ключ торчал в двери, и Бальзамо вошел без стука. Он застал Марата за этим занятием.
При виде учителя Марат покраснел значительно сильнее, чем следовало бы истинному стоику.
– Как видите, я – человек хозяйственный, – проговорил он, незаметно швырнув предательскую тряпку за занавеску, – я помогаю этой славной женщине. Я выбрал, может быть, занятие не то чтобы совсем плебейское, но и не совсем достойное знатного господина.
– Это – занятие, достойное бедного молодого человека, любящего чистоту, и только, – холодно проговорил Бальзамо. – Вы готовы? Как вам известно, мне время дорого.
– Сию минуту, я только надену сюртук… Гриветта, сюртук!.. Это моя консьержка, мой камердинер, моя кухарка, моя экономка и обходится мне всего в один экю в месяц.
– Я ценю экономию, – отвечал Бальзамо. – Это богатство бедняков и мудрость богатых.
– Шляпу! Трость! – приказал Марат.
– Протяните руку, – вмешался Бальзамо. – Вот ваша шляпа, трость, которая лежит рядом со шляпой, тоже, без сомнения, ваша.
– Простите, я так смущен.
– Вы готовы?
– Да. Часы, Гриветта!
Гриветта окинула взглядом комнату, но ничего не ответила.
– Вам не нужны часы, чтобы отправиться в анатомический театр и в больницу. Часы, возможно, пришлось бы долго искать, и это нас задержит.
– Но я очень дорожу своими часами. Это отличные часы, я купил их благодаря строжайшей экономии.
– В ваше отсутствие Гриветта их поищет, – с улыбкой заметил Бальзамо, – и если она будет искать хорошо, то к вашему возвращению часы найдутся.
– Ну конечно! – отвечала Гриветта. – Конечно, найдутся, если господин не оставил их где-нибудь. Здесь ничего не может потеряться.
– Вот видите! – проговорил Бальзамо. – Идемте, идемте!
Марат не посмел настаивать и с ворчанием последовал за Бальзамо.
Когда они были у двери, Бальзамо спросил:
– Куда мы пойдем сначала?
– В анатомический театр, если вы ничего не имеете против. Я там присмотрел одного человека, который должен был умереть сегодня ночью от менингита. Мне нужно изучить его мозг, и я не хотел бы, чтобы мои товарищи меня опередили.
– Ну так идемте в анатомический театр, господин Марат.
– Тем более, что это в двух шагах отсюда. Он примыкает к больнице, и нам придется только войти да выйти. Вы даже можете подождать меня у двери.
– Напротив, мне хотелось бы зайти вместе с вами: вы мне скажете свое мнение о., больном.
– Когда он еще был жив?
– Нет, с тех пор, как стал мертвецом.
– Берегитесь! – с улыбкой воскликнул Марат. – Я смогу взять над вами верх, потому что досконально изучил эту сторону своей профессии и, как говорят, стал искусным анатомом.
– Гордыня! Гордыня! Опять гордыня! – прошептал Бальзамо.
– Что вы сказали? – спросил Марат.
– Я сказал, что это мы еще увидим, – отвечал Бальзамо. – Давайте войдем!
Марат первым вошел в тесный подъезд анатомического театра, расположенного в самом конце улицы Отфей.
Бальзамо без колебаний последовал за ним. Они пришли в длинный и узкий зал. На мраморном столе лежали два трупа, один – женщины, другой – мужчины.
Женщина умерла молодой. Мужчина был старый и лысый. Грубый саван покрывал их тела, оставляя наполовину открытыми их лица.
Оба лежали бок о бок на холодном столе. Скорее всего, они никогда не встречались в этом мире, и вот теперь их вечные души были, должно быть, очень удивлены, видя такое тесное соседство их земных оболочек.
Марат приподнял и отшвырнул грубое одеяние, укрывавшее обоих несчастных: смерть уравняла их скальпелем хирурга.
Трупы были обнажены.
– Вид смерти вас не отталкивает? – спросил Марат с присущим ему высокомерием.
– Он меня огорчает, – отвечал Бальзамо.
– Это с непривычки, – заметил Марат. – Я вижу это представление каждый день и потому не испытываю ни огорчения, ни отвращения. Мы, практики, живем, как видите, среди мертвецов, и они никоим образом не отвлекают нас от наших привычных занятий.
– Это довольно печальная привилегия вашей профессии – И потом, – прибавил Марат, – чего ради я стал бы огорчаться или испытывать отвращение? Ведь у меня есть разум, а кроме того, я уже привык…
– Поясните свою мысль, – попросил Бальзамо, – я не совсем вас понимаю. Начните с разума.
– Как вам будет угодно. Почему я должен бояться? С какой стати мне испытывать страх при виде неподвижного тела, точно такой же статуи из плоти, как если бы она была из мрамора или гранита?
– А в мертвом теле действительно ничего нет?
– Ничего, совершенно ничего.
– Вы так думаете?
– Уверен!
– А в живом теле?
– А живое обладает движением! – с видом превосходства проговорил Марат.
– Вы ничего не говорите о душе, сударь…
– Я никогда ее не видал, копаясь в человеческом теле со скальпелем в руках.
– Это оттого, что вы копались только в мертвых телах.
– Вы не правы, я много оперировал и живых.
– И вы никогда не обнаруживали в них ничего такого, что отличало бы их от мертвых?