Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2
Шрифт:
– И вы можете мне сказать, кто украл у меня часы?
– Вы принижаете роль науки до уровня быта. Впрочем, это не имеет значения. Величие Господне находит выражение и в песчинке и в горе, и в жучке и в слоне… Да, я вам скажу, кто украл ваши часы.
В это время кто-то робко постучал в дверь. Это была консьержка Марата. Она вернулась домой и, повинуясь переданному ей приказанию хирурга, принесла письмо.
Глава 35.
КОНСЬЕРЖКА МАРАТА
Дверь распахнулась, пропуская Гриветту.
Мы не успели даже бегло описать эту женщину, потому что ее лицо было из тех, которые художник отодвигает на задний план, не имея в них надобности. А теперь эта дама выходит в нашей живой картине на передний план, желая занять свое место в обширной панораме, которую мы взялись развернуть перед глазами наших читателей. Если бы наш дар соответствовал нашему желанию, мы включили бы в нашу панораму всех: от нищего до короля, от Калибана до Ариеля, от Ариеля до Господа Бога.
Итак, мы попытаемся набросать портрет Гриветты, которая словно выступает из тени и приближается к нам.
Это была высокая худая женщина лет тридцати трех; лицо ее пожелтело, вокруг глаз появились черные круги. Она была крайне истощена, что случается с горожанками, живущими в нищете и духоте. Бог сотворил ее красивой, и она расцвела бы на свежем воздухе, под ясным небом, на ласковой земле. Но люди сами превращают свою жизнь в пытку: утомляют ноги преодолением бесконечных препятствий, мучают желудок голодом или пищей, почти столь же губительной, как отсутствие всякой еды.
Консьержка Марата была бы очаровательной женщиной, если бы она с пятнадцати лет не жила в тесной и темной лачуге, если бы огонь ее природных инстинктов, подогреваемый обжигающим жаром печки или остужаемый ледяным холодом, горел бы всегда ровно У нее были длинные худые руки в мелких порезах от постоянного шитья; их разъедала мыльная вода прачечной, огонь в кухне опалил и огрубил ее пальцы. И только форма ее рук была такова, что их можно было бы назвать королевскими, если бы вместо веника они держали скипетр.
Это лишний раз доказывает, что жалкое человеческое тело словно несет на себе отпечаток наших занятий.
В этой женщине разум превосходил материю и, следовательно, был более способен к сопротивлению, неусыпно следя за происходившими вокруг событиями. Если можно уподобить его лампе, он освещал материю и можно было иногда заметить, как в бессмысленных и бесцветных г навах вдруг появлялся проблеск ума, она снова становилась красивой и молодой, глаза светились любовью.
Бальзаме долго разглядывал эту женщину, вернее, это странное создание; она с первого взгляда поразила его воображение и вызвала любопытство.
Консьержка вошла с письмом в руке и притворно-ласковым голосом, каким говорят старухи – а женщины в нищете становятся старухами в тридцать лет, – проговорила:
– Господин Марат, вот письмо, о котором вы говорили.
– Мне не письмо было нужно, я хотел видеть вас, – возразил Марат.
– Я к вашим услугам, господин Марат, вот она я. Гриветта присела в реверансе.
– Что вам угодно?
– Мне угодно знать, как поживают мои часы, – сказал Марат, – вам это должно быть известно.
– Да нет, что вы, я не знаю, что с ними. Вчера я их видела, они висели на гвозде.
– Ошибаетесь: вчера они были в моем жилетном кармане, а в шесть вечера, перед тем, как выйти – а я собирался в людное место и боялся, как бы у меня их не украли, – я положил их под канделябр.
– Если вы их положили под канделябр, они там, верно, и лежат.
И консьержка с притворным добродушием, не подозревая, что ее притворство бросается в глаза, подошла к камину и выбрала из двух украшавших его канделябров именно тот, под которым Марат спрятал накануне свои часы.
– Да, это тот самый канделябр, – проговорил молодой человек, – а где часы?
– Их и впрямь нету. Может, вы их еще куда-нибудь положили, господин Марат?
– Да я же вам говорю, что…
– Поищите получше!
– Я уже искал, – со злостью отвечал Марат.
– Ну так вы их потеряли.
– Я вам уже сказал, что вчера я сам положил их под этот канделябр.
– Стало быть, кто-то сюда входил, – предположила Гриветта, – у вас бывает столько малознакомых людей!
– Отговорки! Все это отговорки! – вскричал Марат, все более раздражаясь. – Вам отлично известно, что со вчерашнего дня сюда никто не входил. Нет, нет, у моих часов выросли ножки, точно так же как у серебряного набалдашника с трости, известной вам серебряной ложечки и перочинного ножика с шестью лезвиями! Меня постоянно обкрадывают, Гриветта! Я долго терпел, но больше не намерен сносить эти безобразия, предупреждаю вас!
– Сударь! Уж не меня ли вам вздумалось обвинить?
– Вы обязаны беречь мои вещи.
– Ключ не только у меня.
– Вы – консьержка.
– Вы платите мне один экю в месяц, а хотите, чтобы я служила вам за десятерых.
– Мне безразлично, как вы мне служите, я хочу, чтобы у меня не пропадали вещи.
– Сударь! Я – честная женщина!
– Я сдам эту честную женщину комиссару полиции, если через час мои часы не найдутся.
– Комиссару полиции?
– Да.
– Комиссару полиции сдать такую честную женщину, как я?
– Честная, честная!..
– Против которой вам нечего сказать, слышите?
– Ну, довольно, Гриветта!
– Когда вы уходили, я предполагала, что вы можете меня заподозрить.
– Я вас подозреваю с тех пор, как исчез набалдашник с моей трости.
– Я вам вот что скажу, господин Марат…
– Что?
– Пока вас не было, я обратилась…
– К кому?
– К соседям.
– По какому поводу?
– А по тому поводу, что вы меня подозреваете.
– Да я же вам еще ничего не успел сказать.