Е.И.В. штрафные баталлионы. Часть 1.
Шрифт:
– А это чего за хреновина торчит? – указываю пальцем в непонятное место на рисунке.
– Это, государь, шест.
– Зачем?
– Дабы обеспечить прямой полёт ракеты.
– А, понятно. А я-то подумал – оглобли для конной тяги.
– Простите, Ваше Императорское Величество…
– Не прощу! Ещё Пётр Великий предупреждал не держаться Устава аки слепой – стенки. А вы? Подсмотрели, значит, у англичан, и на этом остановились? А дальше?
– Что дальше?
– Вот это и я хотел спросить. Тебе, кстати, что милее будет – титул князя Камчатского с немедленным отбытием в новую вотчину, или нормально
Хм… и чего я так взбеленился? Работают же люди, не груши околачивают. Ага, экспериментируют… А потом получается как с той же кулибинской винтовкой – пока Иван Петрович сам делает, то винтовки и делаются, стоит поручить другому – имеем угрёбище такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Так что к бесу голую теорию – пока ружье не сможет изготовить какой-нибудь Васька Суходрищев из деревни Большие Пни, на соответствующих станках, разумеется, и с должным тщанием… Кадры пусть готовят, кадры!
– Извините, Ваше императорское Величество…
– Да? Не обращай внимания, задумался. Значит так – ракеты забудь. Не насовсем, временно. Пока же назначу тебя на должность Спасителя Отечества.
– Э-э-э?
– Потом объясню, после парада.
– Парада?
– Глухой? У нас будет траурный парад. Как это – не бывает таких? Я велю – значит будет.
Смотрит удивлённо и немного жалостливо. Думает, будто у меня опять в голове валеты королей гоняют? Да и пусть думает – с репутацией опасного сумасшедшего жить легче. Именно легче, а не безопаснее и дольше. Зато можно с умным видом городить любые глупости… и пинком под зад вышвыривать подхалимов, ищущих, и находящих, в них гениальный второй смысл.
– Понятно, Ваше Императорское Величество, – у Кулибина вид как у ребёнка, которому пообещали конфету, но подсунули рыбий жир. – Но ведь ракеты – это…
– Это то, что упадёт тебе на башку, и разнесёт её к чёртовой матери! Ну чего вы могли сделать за полдня, прожектёры несчастные? На хорошую пьянку времени не хватит, ежели серьёзно ей заняться. Эх, механикусы… Всё, свободен.
Иван Петрович ушёл опечаленный, а я всё пытался вспомнить причину, по которой его вызывал. Так и не вспомнил. Ладно, потом, после парада.
Документ 9
" Высокомерие русского кабинета становится нетерпимым для европейцев. За падением Очакова видны цели русской политики на Босфоре, русские скоро выйдут к Нилу, чтобы занять Египет. Будем же помнить, ворота на Индию ими уже открыты. 1791.
Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но сожжём и верфи Архангельска, наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари. 1791."
Уильям Питт-младший
Глава 10
Момент истины! Так, кажется, называется нечто подобное? Сейчас выйду на балкон, и станет ясно – царь я, или не царь. Нет, не так немного… Царь-надёжа, или сволочь и мерзавец, использующий гибель сына в личных интересах. Опять что-то не то… где они у меня, эти самые личные интересы? Может, и были когда-то, да вышли все. Кончились, ага. И остались только государственные. Мария Фёдоровна понимает – стоит рядом и успокаивающе поглаживает по руке. Эх, Маша… Чуть позже тоже будем вместе, олицетворяя собой… потом Ростопчин придумает, чего мы олицетворяем.
Сквозь закрытые балконные двери доносится гул толпы. Боюсь. Память предков заставляет бояться. Хотя знаю, что сам собрал этих людей на площадь, и что там нет стрельцов в красных кафтанах, с красными от вина рожами, с красными от безнаказанной ярости глазами. И не толпа – руда, из которой предстоит выплавить сталь и выковать клинок.
– Готова? Пошли!
Шаг вперёд. Распахиваются высокие застеклённые створки. Ещё шаг – от дверей до перил их пять, но кажутся бесконечными. Возьми себя в руки, гвардеец! Не сметь дрожать! Или просто в теле отзывается тревожная барабанная дробь? Дружный вдох, ощущаемый мягким ударом в грудь. Не ждали в таком виде? Нет треуголки и тесного немецкого платья… Или вам царь не настоящий?
Барабаны всё громче… литавры… труба на высокой ноте будто плачет… В небо взметнулись сотни белый голубей, собранных по Петербургу и соседним губерниям, и сводный хор дьяконов начал:
Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой! С английской силой тёмною, С проклятою ордой!Тайные репетиции не прошли даром – от мощных голосов по спине не мурашки, кони копытом бьют. Позади что-то бормочет Аракчеев. Молится? Значит, даже его проняло, а ведь именно он был самым горячим противником следующих строчек. Доказывал на невообразимую их опасность, не убоявшись угрозы Сибирью.
Пусть ярость благородная Вскипает как волна! Идёт война народная, Священная война!Внизу, на площади, кто-то опустился на колени. Зачем?
Дадим отпор душителям Всех праведных идей. Насильникам, мучителям, Губителям людей.На коленях уже все. Бенкендорфа убью – скорее всего, это его придумка. Иначе почему мастеровые в первых рядах так прямо держат спину и крестятся одновременно? Но не мог же полковник заставить людей плакать?
Не смеют крылья чёрные Над Родиной летать. Поля её просторные, Не смеет враг топтать.У самого сердце стучит почти у горла. Держись, гвардеец…
Гнилой английской нечисти Загоним пулю в лоб. Отродью человечества Сколотим крепкий гроб!Звук трубы ещё пронзительней и выше, хотя, кажется, уже и некуда. За секунду до последнего куплета по булыжникам площади ударили тяжёлые сапоги бывших штраф-баталлионцев.