Е.И.В. штрафные баталлионы. Часть 1.
Шрифт:
Глава 19
Санкт-Петербург. 2 сентября 1801 года.
Никогда не любил англичан, – ни в прошлом, ни сейчас, ни в будущем. Что за люди, а? Нельзя отвлечься на минутку, как тут же напакостят, ур-р-р-оды! Во что мою столицу превратили? Куда ни взгляни, везде дымы пожаров, перегороженные баррикадами улицы, неубранные трупы в красных мундирах. Ну да, жители своих погибших стараются хоронить сразу же, а до этих руки не доходят. Как бы эпидемия не случилась.
Представляю, что творится возле
О собственной смерти, кстати, слышал за сегодняшний день несколько раз. По одной из версий я погиб в абордажной схватке, лично возглавив атаку флота на английскую эскадру. По другой – взорвал себя в пороховом погребе вместе с семьёй, отказавшись сдаваться в плен. Третий слух самый интересный – моё Императорское Величество отправилось в Лондон, убило на дуэли английского короля, премьер-министра, половину верхней палаты парламента, и истекло кровью от ран. Забавно, не правда ли? И надо отдать должное распространителям этих слухов – ни в одном из них я не сбежал, не спрятался, а смерть принимал исключительно героическую, подающую пример и зовущую к подвигам. Хоть не воскресай теперь…
Как удалось понять в общей неразберихе, у нас с англичанами сложилась патовая ситуация. Шахматисты хреновы… Нельсон не получает никаких известий от десанта и продолжает упорно колотиться лбом в Кронштадт, мы же не можем его прогнать, потому что в городе творится чёрт знает что. Подозреваю, кроме чёрта ещё и Кутузов знает, но добраться до Михаила Илларионовича не получается. Не столица, а кастрюля с окрошкой, в которой перемешаны русские войска, шведские, английские, неизвестно кому подчиняющееся ополчение… И все стреляют, стреляют, стреляют…
– Павел, мы должны что-то предпринять!
Это императрица. Вид у Марии Фёдоровны усталый, но решительный.
– Конечно, дорогая. У тебя есть какие-то предложения?
– Нет! Но ты обязан сделать хоть что-нибудь!
Женская логика… знаю их на сто сорок лет вперёд, и не нахожу разницы. Сделай, и всё тут! Хоть тресни, хоть взорвись наподобие реактивного снаряда. Стоп… снаряда? Вдали над крышами взлетела сигнальная ракета и, оставляя дымный след, по широкой дуге упала вниз. Наши?
– Наши, Ваше Императорское Величество! – оживились егеря конвоя. – Кулибинские винтовки тявкают!
– Хосю к насым! – малолетний Великий Князь выхватил деревянную шпагу.
– Куда собрался? – еле успел ухватить отпрыска за ухо. – Рано тебе ещё воевать.
– А я хосю! – заупрямился Николай.
– Прапорщик!
– Слушаю, Ваше Императорское Величество!
– Выдели половину людей в конвой Её Императорскому Величеству и этому вот герою.
– Павел, – возмутилась Мария Фёдоровна. – Ты не должен…
– Молчать!
– А-а-а…
– Не пререкаться! Значит так, прапорщик, отвезёшь их в Шлиссельбург… Головой отвечаешь, понял? И сидеть там как мышь под веником! Справишься – быть тебе поручиком!
Офицер, произведённый из фельдфебелей на пятый день умопомрачительной гонки из Нижнего Новгорода в Петербург, задохнулся от восторга. В свете открывшейся перспективы он не только увезёт императрицу в крепость, но и сам единолично отобьет все приступы, буде таковые случатся. Орёл! Самый натуральный орёл! И чего меня Аракчеев дворянскими бунтами пугает? Вот живой пример – человек из захудалых помещиков, а дали ему надежду и… горы свернёт! И абсолютно плевать на то, что крестьяне из имения в армию уйдут или вольную получат. Все четверо.
– Давай, голубчик, пошевеливайся!
Чёрт побери, как же больно! И ещё этот старый хрыч нудит над ухом…
– Дурак ты, твоё величество, как есть дурак! Ну разве так можно?
– Ефимыч, заткнись, а? Шёй быстрее.
– А я чего делаю? – егерь бормочет невнятно, потому что держит во рту надёрганные из моей рубашки шёлковые нитки. – Сейчас больно будет.
– Знаю.
– Знает он… Станет невтерпёж – можешь орать. Но молча!
– Это как?
– Кверху каком!
Никакого почтения у паразита к государевой персоне. Или нарочитой грубостью подбадривает, чтобы злость придавала силы? А чего злиться-то? И не злюсь вовсе, если сам дурак. Кто просил соваться туда, куда ни один барбос хрен не совал? И людей за собой потащил. Теперь вот пожинаю плоды. У-у-у… больно! Сейчас бы граммов четыреста для наркоза принять. Но нету.
– Терпи-терпи, – приговаривает Ефимыч, ковыряясь в моём боку кривой иголкой. – На хорошем кобеле быстро заживёт.
– А ты не завидуй.
– Такому делу не грех и позавидовать.
– Я про рану.
– Так и я про неё!
Старый солдат смеётся. Хотя, какой же он старый? Скачет так, что молодые обзавидуются. Или не обзавидуются… Некому больше – из четверых сопровождающих меня егерей только Ефимыч и остался жив.
Не повезло, да. Попали даже не между молотом и наковальней, а между двумя наковальнями, по которым с обратной стороны непрерывно бьют, бьют, и бьют. Два шведских полка, вернее то, что от них осталось, в беспорядке отступали навстречу друг другу. И надо же такому случиться – мы выскочили на перекрёсток ровно в тот момент, когда там показался первый неприятельский солдат. И если бы один.
Хвалёные пистолеты знаменитого американского мастера (с сегодняшнего дня американцев тоже не люблю) дали осечку, причём одновременно. А швед, не долго думавши, засадил штыком прямо мне в брюхо. Точнее, хотел засадить, но то ли споткнулся, то ли поскользнулся, и в результате этого пробороздил бок почти до левой лопатки. Супостата застрелили егеря, а Ефимыч схватил за шиворот истекающее кровью величество и прыгнул в канал, и без того забитый раздувшимися покойниками. Жуть!
– Ну ты долго ещё? – мучитель не отвечает, занятый хирургической операцией. – Слушай, Ефимыч, а тухлятина из воды в рану не попала?