Е.И.В. штрафные баталлионы. Часть 1.
Шрифт:
Вчерашняго числа было благородное собрание, где я по болезни моей быть не мог, а г-н полициймейстер полковник и кавалер Ивашкин уведомил меня, что в оном было 225 персон, и что некоторые приезжали и были в собрании во фраках, что привело их к побоям со стороны возмущённых сим беспардонным пренебрежением дворян.
Директор Благороднаго в Москве собрания господин действительный тайный советник и кавалер Апполон Андреевич Волков вчерашняго числа, встретясь со мной в манеже берейтора Хиарини и объяснив мне, что Благородное собрание ныне почти совсем прекращается, дал мне знать, что при наступлении теперь времени к новой подписке на оное для будущаго года, дабы совершенно
Резолюция Христофора Ивановича Бенкендорфа: Хоть голые приедут. Плевать."
Глава 20
Нездоровый какой-то блеск в глазах у нашей любезной хозяйки. И, что самое странное, его вижу исключительно я один. Остальные преспокойно стучат вилками и ножами, и совсем не замечают бросаемые Дарьей Алексеевной взгляды. Ефимыч вон вообще смущён столь блистательным обществом и молчит. Уткнувшись в тарелку. Кого тут стесняться, меня? Разве что юной девицы, непрерывно подкладывающей особо лакомые кусочки красногвардейцу Фёдору Толстому. Пробивается к сердцу через желудок? Напрасно, есть более короткий путь. Нет, не поймите превратно, ничего такого неприличного не подразумеваю…
Наклоняюсь, и шепчу через стол достаточно громко, чтобы смогли услышать все:
– Говорят, у некоего гвардейца нынче винтовка осечку дала?
Тучков, защищая подчинённого, пытается оправдаться:
– Сколько времени из боёв не выходили, Ваше Императорское Величество! Такое только люди могут выдержать, а железо… оно бездушное, вот и подводит иногда.
– Всё равно непорядок! И виновника непременно надо наказать самым строгим образом.
Толстой молчит. Вряд ли его можно чем напугать после марша из Петербурга в Ревель, тамошнего побоища, и последних событий в городе. А вот Лизавета Михайловна сидит ни жива ни мертва, не смея сделать лишний вздох. Что нельзя сказать о её матушке – та откровенно наслаждается действом, видимо вспомнила семейную историю об устроенной Петром Великим свадьбе прадеда и прабабушки. Понятливая женщина, однако! И нет-нет, да стрельнёт глазками в сторону отца Николая. Уж не собирается ли она… вот чертовка. Хотя простительно – пять лет как вдова.
Но не дело делает, ох не дело! На батюшку у меня совсем иные планы.
– А ну-ка, встань, вьюнош! – красногвардеец поднялся и насупился. – Как же тебя казнить?
– Десять лет расстрела! – крикнул изрядно набравшийся Иван Лопухин. – Пусть Лизавета и расстреливает. Или он её, если догадается чем!
– Дурак! – в старшего брата полетел соусник. – Феденька тебя самого… ой…
– А вот этого не нужно, чай не французы! – стучу ножом по графину. – Феденька, говоришь?
Как же забавно краснеют девицы! И отвечает шёпотом:
– Фёдор Иванович.
– Нет уж, поздно оправдываться. Толстой!
– Я, Ваше Императорское Величество!
– Вот и наказание – берёшь сию юную красавицу в жены! Заслужил пожизненное заключение! И чтоб завтра же обвенчались.
Неблагодарное это дело, загадывать наперёд. Вот так строишь-строишь планы, а потом появляется что-то непредвиденное, и всё летит в тартарары. Не получилось со свадьбой с утра – ещё затемно в дом Лопухиных прибыл прапорщик Акимов с взводом егерей. Они доставили боеприпасы и две новости, обе плохие. Первая новость – у Кулибина и Ловица кончились химикаты для производства гремучего пороха, так что патронов к винтовкам не видать как своих ушей. Наскребли из остатков на последние полтыщи штук, а на требования новых отвечали исключительно грубо.
Второе известие поначалу показалось хорошим – Кутузов наконец-то овладел ситуацией в столице и выдавливает паникующего и лишённого общего командования противника из города. Есть, правда, кое-какая загвоздка… Именно отсутствие командиров не позволяет провести с англичанами и шведами переговоры о капитуляции. Михаил Илларионович даже взял на себя смелость и пообещал сдавшимся справедливый суд, но успеха не имел. Пришлось ему действовать грубой силой.
И вот сейчас неприятель, числом не менее трёх тысяч, намерен пробиваться по единственно свободному пути – мимо дома Лопухиных. А сколько нас? Из красногвардейцев в строю только четырнадцать человек, остальные ранены. Взвод Акимова – ещё тридцать да. Я с Ефимычем. Итого… хреново!
– Ваше Императорское Величество! – Тучков взволнован. – Государь, вам необходимо срочно отойти в более безопасное место.
– Да? – изображаю удивление. – Никуда я не пойду, Александр Андреевич, тем более в одиночестве.
– В сопровождение будет выделено…
– Какое сопровождение, капитан? А ты с кем останешься?
Командир красногвардейцев помрачнел, но упорно стоял на своём:
– И, тем не менее, Ваше Императорское Величество… Народ не простит, если…
– А не помолчать бы тебе, Александр Андреевич? Молод ещё, царям-то перечить. Vox populi нашёлся! Я, между прочим, тоже народ!
– Воля ваша, государь, – отступился капитан. Только в выражении лица явственно читалась невысказанное: – "Сволочь ты, а не народ!"
Да пусть думает что хочет, хоть матом ругается, всё равно отсюда не уйду. Нельзя уходить по одной простой причине – сразу за заставой, в которую упирается улица, поставлены палатки полевого госпиталя. Восемь сотен человек. И тридцать штыков охраны. И пятьдесят патронов на всех.
В строительстве баррикады участия не принимаю, просто и скромно сижу на принесённом из дома креслице и перезаряжаю злополучные пистолеты. Справятся без меня, должны же быть хоть какие-то привилегии у августейшей особы? Тем более ранен, и по возрасту старше всех. Даже Ефимыч, и тот оказался помладше на два года. Да, возраст… Плевать, всё равно когда-то придётся помирать, так почему не сегодня? И денёк намечается солнечным и тёплым. Лепота.
За спиной разговор на повышенных тонах. Оборачиваюсь – это Фёдор Толстой пытается прогнать невесту. Лизавета Михайловна переоделась в мужское, в руках сжимает фузею, древнюю даже по нынешним временам, и не собирается никуда уходить. Ну вот, пожениться ещё не поженились, а ссорятся так, будто за плечами не одно десятилетие супружеской жизни. Может быть, им тарелки принести? Ладно, обойдутся, сейчас придут гости и перебьют не только посуду. А платить кто за всё будет? Я?
Рядом объявился прапорщик Акимов. Если опять примется уговаривать отсидеться в тылу, начну ругаться. Не пойду!
– Ваше Императорское Величество, они идут!
Кто такие "они", можно не спрашивать. И откуда знает о приближении противника, тоже.
– Что там за ловушки установил? – показываю на поднявшиеся вдалеке чёрные дымные столбы.
– Так это, – гвардеец смущённо ковыряет носком сапога мостовую. – У Ивана Петровича немного греческого огня оставалось, вот я и подумал…
Оказалось, что прапорщик попросту заминировал предполагаемый маршрут продвижения противника – протянул через улицу тонкие шёлковые нити, привязанные к бутылкам с зажигательной смесью. Уж не знаю, как удалось добиться, но стеклянные снаряды падали с крыш не только при натягивании, но и при обрыве. И даже если кому-то пришла в голову мысль обрезать растяжку, то… Судя по всему, так оно и получилось. Впрочем, нам это не слишком помогло.