Еда и патроны. Прежде, чем умереть
Шрифт:
Сукин сын.
Неровная, будто старая ржавая пила, полоска леса темнела за полем, ветер обжигал лицо, подёрнутая инеем земля хрустела под ногами, в белёсом небе весело мутным пятном Солнце, и чёрные птицы кружили под ним. Наше ополчение давно лишилось изначальной формации и брело вперёд со всё меньшим энтузиазмом, по мере приближения леса. Страх сквозил промеж тех деревьев, и все его чуяли. Боевой запал потух ещё на подходах, шли молча, вглядываясь в каждую кочку, каждую тень. Я успел пожалеть о розданных автоматах, глядя, как они рыскают стволами в трясущихся старческих руках, но без плотного огня было не обойтись. Успех нашей затеи становился всё менее и менее очевидным.
– Стой! – скомандовал я, не доходя полсотни метров до опушки. – Стройся цепью!
– Ещё не поздно отказаться, – прошептала Ольга, будто разгадав мои мысли.
– Опять дурные предчувствия?
– Со вчерашнего вечера ничего не изменилось.
– Что ж, значит, пора изменить. Цепь, вперёд!
Глава 14
Страх – что мы о нём знаем? Кажется, всё, что только можно, но это лишь кажется. То, что обычно принимается за страх, в действительности является тревогой, опасением, отвращением, боязнью, испугом, любой негативно окрашенной эмоцией, только не страхом. Он почти как смерть – штука, казалось бы, очевидная, но мало кому в действительности знакомая. И в тоже самое время, страх сродни счастью – так же иррационален и спонтанен. Но, в отличие от счастья, это не вспышка, и тепло, разливающееся по телу, страх – это ледяные тиски, сковывающие разум, это оторопь, капитуляция перед лицом опасности. Сопливые «ветераны», рассказывающие, что контролируемый страх помогает в бою, ни разу не попадали под перекрёстный огонь, не оказывались в котле или посреди минного поля, когда ноги отнимаются и слюна течёт по онемевшим губам. Страх – это аварийный сигнал, посылаемый мозгом в пустоту, безадресно, безнадёжно, последний крик, не о помощи… И его отголоски уже слышны.
– Смотри, куда наступаешь, – шикнул я на ополченца, попирающего сапогом трескучие ветки.
Тот кивнул и утёр с бровей набежавшую испарину.
Мы шли уже больше часа. Лес впускал нас всё глубже, как трясина впускает всякого, пожелавшего заглянуть в её недра. Вперёд, только вперёд. Никто из идущих рядом не оборачивался, словно страшился увидеть позади глухую стену. Жухлый мох шуршал под нашими ногами, чёрная хвоя колола кожу. Переплетение ветвей становилось всё плотнее, сучья цепляли одежду, паутина облепляла лицо. Цепь двигалась медленнее с каждым шагом, тяжёлое неровное дыхание слышалось по обе стороны от меня, и ни одного слова, будто это мы прятались, будто на нас велась охота.
Вскинутая мною ВСС моментально побудила ближайших ополченцев пригнуться и выставить на призрачного врага свои нехитрые средства самообороны.
– Почудилось, – опустил я ствол, и несколько пар лёгких снова заработали, выдыхая перенасыщенную углекислым газом смесь.
Чёртовы деревья раскачивались наверху под порывами ветра и скрипели, не давали вслушаться, а глаза в таком лесу не самый надёжный союзник. Промелькнуло ли что-то там, меж стволов, или приоткрывшееся на секунду Солнце бросило тень? Долго ответа ждать не пришлось.
– Ах ты ж!!! – почти коснулся земли пятой точкой мой сосед, когда короткая автоматная очередь разлетелась эхом по лесу.
Кто-то менее вдумчивый нажал спуск.
– На два часа! – проорал Стас, и ещё четыре одиночных выстрела ударили по ушам.
– Левый фланг, ускорить шаг! – скомандовал я, пытаясь развернуть цепь фронтально к цели. – Держать строй!
– Там, там!!! – донеслось с Ольгиного края, и к мягкому стуку девятимиллиметрового «Бизона» присоединился резкий цокот АК-74.
– Где?! В кого палят?! – закрутились на месте гордые обладатели вил и рогатин, цепляясь ими за ветки.
– Обошли нас! – донеслось с правого фланга. – Бля! Стреляй-стреляй!!!
Чей-то вопль резко оборвался, едва покинув глотку.
– Они на деревьях!!!
– Сука-а-а!!!
– Господи-боже!!!
– Бегите! Бегите!!!
Крики неслись с обоих флангов, а мы даже не видели атакующих.
– Все сюда!!! – заорал я, что есть мочи, стараясь перекричать паникёров и лупящие в белый свет автоматы. – Занять круговую оборону!!!
Но теперь у нашей цепи были другие командиры – паника и хаос. Строй рассыпался как солома на ветру. Многоголосие воплей наполнило лесную чащу.
– Сюда, мать вашу!!! Ко мне все!!! Дьявол…
Теперь и я их увидел. Или, скорее, почувствовал. Слишком уж быстро мелькали они меж стволов и ветвей. Чересчур быстро для человеческого восприятия. Но тепло уже тронуло мозжечок, сердце включило высшую передачу, надпочечники поддали в кровь изрядную дозу адреналина, и лёгкие принялись щедро насыщать этот коктейль кислородом. Раж явился на звуки веселья, постучал в дверь. Милости прошу, праздник только начался.
Мир вспыхнул и поплыл, будто его макнули в смолу. Визг и вопли сделались низкими и тягучими. Белые от ужаса лица, искажённые рты, руки, ноги, тела – всё завязло во времени. Затвор ВСС с протяжным «ту-у-у-к-к» откатился назад, горячая гильза плавно вышла из экстрактора, волоча за собою дымный шлейф, приклад медленно и нежно, как ласковая любовница, тронул плечо, пуля разорвала подёрнутый муаром воздух у дульного среза и полетела между голов, раздувая волосы. Она летела так красиво, так спокойно, наверняка зная, куда ей нужно, будучи уверена, что успеет точно к сроку. Оттолкнувшаяся от дерева тварь разинула пасть и растопырила лапы, готовые вцепиться в пульсирующее тёплое мясо. Она тоже знала, куда ей нужно, но не учла планов пули. Две судьбы сплелись в одну. Шестнадцать граммов свинца и стали, войдя под правую лопатку, сотрясли грудную клеть гидроударом, развернули тварь в воздухе и вышли с противоположной её стороны багровым облаком, перемешавшись с мясом, костями и потрохами. Я рванул на левый фланг. Олин «Бизон» опорожнил свой шестидесятичетырёхзарядный магазин и готовился приступить к следующей порции. Второй стрелок группы, стоя на карачках, фонтанировал кровью из разорванной шеи, рядом валялись два пустых рожка и дымящийся автомат. Ещё одно полумёртвое тело привалилось к дереву, безуспешно зажимая рану в груди. Пока что живые тела во множестве метались средь стволов, побросав хозинвентарь и истошно вереща. Ольга примкнула новую трубу к своему ПП и уже тянула затвор, когда один из отпрысков отца Емельяна свалился, будто с неба. Между нами оставалось не больше десяти метров. Выпустив из рук ВСС, я схватил «Пернач», но выстрелить не успел. Влекомая повисшей на плечах тварью Оля завалилась назад и перекрыла мне линию прицеливания грудью. А я люблю Олину грудь. Ствол «Пернача» очутился между оскаленных челюстей ещё до того, как те начали смыкаться. Кожух затвора сделал «клац-клац-клац», и безобразное рыло засветилось изнутри, как бумажный фонарик, а черепная коробка брызнула красно-серым конфетти. Атмосфера праздника накалялась. Слушая чарующую матершину из уст Ольги, отцепляющей от себя дохлое исчадие, я заприметил ещё одно, скачущее вслед за храбрым кадомцем, чьи штаны темнели быстрее, чем двигались его ноги. Мушка и целик сошлись посерёдке нечеловеческого силуэта. Три пули друг за другом отправились в полёт, сбросив гильзы, как бабочка сбрасывает сковывавший её кокон. Два милых маленьких существа, чья жизнь столь скоротечна, насладившись кратким мигом свободы, нашли последнее пристанище в крестце и позвоночнике твари, а третье – чья тяга к высоте была сильнее прочих – застряло в голове храброго кадомца. Мёртвые тела обмякли и почти синхронно, словно в танце, упали на землю. Шлейфы крохотных алых капель ненадолго зависли в воздухе, будто ягоды на невидимых ветвях. Дымящаяся латунь едва успела обжечь мох под моими ногами, как из-за елового ствола выскочила очередная образина, да так шустро, что я не успел навестись. Выпущенная очередь задела её лишь одной пулей, та угодила под левый глаз, раздробила часть верхней челюсти, срикошетила и ушла в сторону, забрав с собой ухо и кусок скальпа. Заметно похорошевшая тварь живым тараном сбила меня с ног, и мы, обнявшись, словно старые друзья после долгой разлуки, полетели на землю, а «Пернач» отправился собственным маршрутом, выскользнув из руки. Удар стряхнул кровь с раскуроченной морды и плеснул её мне в лицо. Медленный мир стал медленным, красным и чертовски мутным. Осиротевшая правая ладонь тут же прибилась к рукояти кинжала, левая – упёрлась в лоб докучливого товарища. Ещё до того, как моя спина коснулась земли, клинок с приятным влажным «крак» пробил череп твари. Её левый глаз дёрнулся в сторону, рассинхронизировавшись с правым, лопнувшие сосуды окрасили белок алым.
– Вот мразь, – отбросил я тушу и кое-как стёр рукавом с лица липкую смесь крови и слюны, после чего подобрал пистолет.
Раж начал угасать, и сопутствующая ему эйфория быстро уступала место меланхолии. Так было всегда, сколько себя помню. Наверное, это состояние можно было бы сравнить с похмельем, кабы дело ограничивалось только головной болью и тошнотой. Увы, нет, раж обходился куда дороже. Я никогда не испытывал наркотической ломки, но предполагаю, что её симптомы схожи с моими, разница лишь в продолжительности. Ощущение такое, будто тебя подвесили за шею на дереве и с полчаса лупили арматурой, а потом содрали кожу и облили щелочью. Невозможно сказать, где болит, потому что болит везде. Мало кто знает, сколько в нём мускулов, я знаю, потому что чувствую каждый. Простая ходьба в первые секунды после ража – феерия боли. С возрастом отходняк становится только тяжелее, и бороться с ним нельзя, можно лишь принять его и постараться извлечь удовольствие. Очень специфическое, но такое сладостное, если распробовать.
– Ты в порядке? – поинтересовалась Ольга, пока я разминал шею, отчего несколько лицевых мышц одновременно свело судорогой.
– Угу, – не удалось мне разомкнуть губы с первой попытки. – Ка… Как… Каковы потери?
– Нам лес придётся от края до края прочесать, чтобы ответить. Эти ублюдки разбежались во все стороны, не больше дюжины осталось. И ещё с десяток убитыми.
– Собери уцелевших, – глотнул я из фляги, стуча горловиной по зубам.
– Эй!!! – крикнула Ольга, сложив ладони рупором. – Сюда все! Живее!