Еда и патроны. Прежде, чем умереть

Мичурин Артём Александрович

– Так ведь ты уже давил, – припомнила Ольга, – да без толку.

– Одно дело – я, и совсем другое – вы. Емельян упрям и хитёр, но далеко не так религиозен, как хочет казаться.

– Не фанатик, – подытожил Станислав.

– Мягко говоря. И точно не святой.

– Говорят, истинная вера приходит через страдание, – воззрился Стас к потолку. – Сломаем ему ноги, для начала.

– Нет-нет, – потряс пальцем староста. – Так не годится. Я же говорю, любое насилие над ним сразу на меня укажет. Хотите из этого попа мученика сделать? Вы его ещё к кресту присобачьте! Чтобы меня потом на колокольне вздёрнули, – добавил он, погрустнев.

– И что же нам тогда делать прикажешь? – поинтересовался я. – Убивать нельзя, калечить – тоже. Может ему отсосать? – мой взгляд, ведомый первобытными инстинктами, сфокусировался на Оле, и кончики пальцев осторожно коснулись её бедра: – Детка, как на счёт теологического диспута с отцом Емельяном?

– Да пошёл ты, – наморщила она носик.

– Это вряд ли поможет, – усмехнулся в бороду староста, чем заставил Олю ещё больше нахмуриться. – Будь на его месте я, помогло бы, как пить дать! – вскинул он руки. – Но Емельян к женщинам холоден. Никто его никогда в женской компании не видал, окромя как на исповеди. И худят слухи, – прищурился староста, понизив громкость, – что…

– Пожалуйста, – не сдержал я мышечных спазм, превративших, должно быть, моё обаятельное лицо в гримасу отвращения смешанного с чудовищными душевными муками, – не надо этого. Драматург из тебя хуёвый, так что просто рассказывай без претензий на гениальность, мы не осудим.

– Ладно, – прокашлялся староста. – Есть мнение, что Емельян поёбывает мальчишку-звонаря.

– А вот это было уже чересчур грубо. Как вы считаете? – обратился я к почтенной публике. – Мог бы ведь выразиться и поизящнее. И что значит «поёбывает»? Время от времени, или всё же на регулярной основе?

– Да почём мне знать? Я свечку не держал. Говорю же – есть мнение.

– И чьё мнение? – поинтересовался Стас.

– Моё, в том числе, – с вызовом глянул на него староста.

– Слушай… Как тебя по батюшке?

– Тарас Вениаминович.

– Зря спросил. Слушай, Тарас, – поставил Станислав табуретку напротив старосты и сел, – ты ведь хочешь, чтобы мы тебе помогли?

– Хочу, – кивнул тот, ожидая подвоха.

– Тогда почему ты прилагаешь так мало усилий на благо нашего общего дела?

– Чего это я мало…?

– Ты постоянно недоговариваешь. Из тебя клещами надо информацию вытаскивать. Такое впечатление, что это не тебе нужно, а нам. Так вот я хочу прояснить ситуацию. У нас чертовски мало времени, и если ты намерен продолжать корчить из себя хитроумного интригана, мы, пожалуй, тебя свяжем, вставим кляп в рот, кинем в кузов и увезём в лес, а там примотаем к дереву и будем нечеловечески пытать, как и предполагалось планом «А». Тс-с-с! – поднёс Станислав палец к губам. – Ни слова мне, сука, не говори про свою богатую фантазию. С нашей коллективной фантазией она не сравнится. Единственное, что мне не нравится в плане «А», так это то, что тебя с твоим хрупким организмом может кондратий хватить от наших пристрастных расспросов. Рука-то частенько к сердечку тянется, да? Поэтому сохрани наше бесценное время и своё пошатнувшееся здоровье – расскажи всё без утайки, а мы уж решим, как с этим дальше поступить.

– Э-э… – начал было староста очередной куплет старой песни, но суровое лицо Станислава с пульсирующей на лбу веной послужило плохим источником вдохновения. – Ладно-ладно, про мальчишку – это больше слухи.

– Больше, чем что? – совместилась ось канала ствола АК-103 с коленом Тараса.

– Всё, понял. Извините. Просто слухи, ничего больше.

– И распускал их…?

– Я, да, я распускал. Одно время они были довольно неплохо подхвачены, так что осадочек-то остался, как ни крути.

– А мальчишку-звонаря поёбывал тоже ты?

– Нет! Да вы что?!

– Просто предположение по ходу логической цепочки.

– И закройте уже эти чёртовы ставни!

– Я слежу за машиной, – отозвался несущий караул возле окна Павлов.

– Тогда хотя бы говорите потише. В общем, – провёл Тарас ладонью по раскрасневшейся и вспотевшей роже, – очернить-то мне Емельяна особо и нечем, кроме этих слухов. А одних только их маловато. Но, – поднял он указательный палец, – если слухи подтвердятся…

– Это как? – приподнял бровь Стас.

– Мальчишка. Угу, – кивнул староста с видом бывалого заговорщика. – Заставьте его «сознаться». И тогда дело в шляпе.

– Почему сам этого не сделал?

– Не могу, – затряс башкой Тарас. – Малой себе на уме, взболтнёт лишнего, и конец. А вы, как-никак, люди пришлые, с вас и спрос меньше. К тому же, можете сказаться, будто от Навмаша тут по делам, сразу авторитет поднимите. А дальше-то и разбираться никто не станет, вы же бесчинств не чинили, просто назвались.

– Сколько лет пацану? – уточнил я.

– Четырнадцать-пятнадцать.

– Туповат он?

– Не сказал бы, башковитый стервец.

– И всё равно думаешь, что достаточно будет вида суровых дядек со стволами, сказавшихся, будто они от Семипалого, чтобы этот башковитый паренёк взял да и растрезвонил всей округе, как его поп под хвост жарит?

– Может и недостаточно, – согласился Тарас. – Но есть на этот случай козырь у меня. Мальчишка – его, кстати, Игнатом звать – не здешний, с бабкой из-за Оки приехал, родители его померли давно от чёртовой копоти, а бабка в последний год совсем хворая стала, ноги не ходят, на глаза ослабла, за хозяйством следить не в силах уже. Емельян паренька в церкви как разнорабочего пользует – и дров наруби, и воды наноси, приберись, помой, разные там дела плотницкие, не считая звонарства. И всё это за миску похлёбки да гнилой картошки куль. Думается мне, сбежал бы Игнатка отседа давно уже, кабы мог. Но куда ж ему без денег податься? А вы вот возьмите, да посулите, скажем, пять золотых за его… содействие.

– Может помочь, – покивал Стас. – Но золото лучше работает, когда оно перед глазами, а не только на языке. Ты ведь не собираешься кинуть пацана?

– Нет-нет, – затряс из стороны в сторону бородой Тарас. – За такое заплачу с превеликой радостью, даже два золотых авансом выдать готов. Но вы уж ему растолкуйте, что это, дескать, жест доброй воли, а не торг какой-нибудь, что выбора у него нету, и если чего не так пойдёт, то придётся по-жёсткому действовать, а не лаской да золотишком. Ибо тут не до шуток, дела политические, надо Кадом под единоначалие вернуть, смуту пресечь, так-то.