Эдем

Лем Станислав

— Как ты думаешь, они... он это понимает?

— Что значит — понимает? А... ты имеешь в виду, считает ли он такое состояние нормальным? Ну, в определенном смысле, пожалуй, да. Ведь ничего другого он не знает. Хотя он ссылается на их древнюю историю — тиранов, сначала обычных, потом анонимных, — значит, он обладает масштабом для сравнения. Да, наверно, если бы ему не с чем было сравнивать, он не сумел бы нам все рассказать.

— Если апелляция к тирании дает ему возможность вспомнить о лучших временах, то... благодарю...

— А все-таки... Это в некотором роде логичный путь развития. Какой-то очередной тиран, видимо, напал

на мысль, что личная анонимность при существующей системе управления будет выгоднее. Общество, не имея возможности сконцентрировать сопротивление, направить враждебные чувства на конкретную особу, становится в какой-то мере морально разоруженным.

— Ах, ты это так понимаешь? Безличный тиран.

— Может, это ложная аналогия, но через некоторое время, когда теоретические основы этой их "прокрустики" сложились, кто-то из его наследников пошел еще дальше, ликвидировал — мнимо, конечно, — даже свое инкогнито, упразднил самого себя, саму систему правления. Конечно, исключительно в сфере понятий, слов, публичных высказываний...

— Но почему здесь нет никаких освободительных движений? Этого я не могу понять! Даже если они карают недовольных, заключая их в автономные изолированные группы, ведь при отсутствии какой бы то ни было стражи, надзора, внешнего насилия возможно индивидуальное бегство и даже организованное сопротивление.

— Чтобы могла возникнуть организация, должны существовать средства взаимопонимания. — Координатор высунул через лаз башенки глазок счетчика Гейгера, треск которого как будто понемногу утихал. — Заметь, что определенные явления у них, вообще говоря, не лишены названия или связей с другими, но и названия и связи, которые выдаются за истинные, — маски. Уродства, вызванные мутациями, называются эпидемией какой-то болезни. То же самое, очевидно, происходит и со всем остальным. Чтобы покорить мир, нужно его сначала назвать. Без знания, без оружия, без организации, отрезанные от других жителей планеты, немногое они могут сделать.

— Да, — сказал Инженер, — но эта сцена на кладбище, этот ров под городом, пожалуй, указывает на то, что порядок здесь все-таки не такой уж совершенный, как хотелось бы этому неизвестному властителю. А как наш двутел испугался стеклянистой стены, помнишь? Видно, не все идет здесь гладко.

Счетчик над их головами щелкал все ленивее. Обломки у стены, окружающей корабль, потемнели, только почва еще дымилась, и в столбе дрожащего воздуха странно покачивались звезды.

— Вот мы решили стартовать, — говорил Инженер, — а ведь мы могли бы лучше узнать их язык. Понять, как действует эта их проклятая власть, которая притворяется несуществующей. И... дать им оружие...

— Кому? Тем несчастным, похожим на нашего двутела? Ты дал бы ему в руки аннигилятор?

— Ну, для начала мы могли бы сами...

— Уничтожить эту власть, да? — спокойно подсказал Координатор.
– Другими словами, освободить их силой.

— Если иного способа нет...

— Во-первых, это не люди. Ты не должен забывать, что в конце концов всегда разговариваешь с калькулятором и что двутела понимаешь постольку, поскольку понимает его сам калькулятор. Во-вторых, никто им того, что есть, не навязывал. По крайней мере, никто из космоса. Они сами...

— Рассуждая так, ты соглашаешься на все. На все! — крикнул Инженер.

— А как ты хочешь, чтобы я рассуждал? Разве население планеты — это ребенок, который зашел в тупик, откуда

его можно вывести за ручку? Если бы это было так просто, Боже мой! Освобождение началось бы с того, что нам пришлось бы убивать, и чем яростнее была бы борьба, с тем меньшим разбором мы бы действовали, убивая в конце концов только для того, чтобы открыть себе путь для отступления или дорогу для контратаки, убивая всех, кто стоит перед Защитником, — ты-то хорошо знаешь, как это легко!

— Знаю, — буркнул Инженер. — Впрочем, — добавил он, — еще ничего не известно. Без сомнения, они наблюдают за нами, и эти окна, которые мы пооткрывали в их "непроницаемой" оболочке, наверняка им не понравятся. Думаю, что теперь мы можем ожидать очередной попытки.

— Да, это возможно, — согласился Координатор. — Я подумал даже, не выставить ли нам какие-нибудь посты. Электронные глаза и уши.

— Это потребовало бы массу времени и поглотило бы материалы, которых у нас не слишком много.

— И об этом я думал, потому и колеблюсь...

— Два рентгена в секунду. Уже можно посылать автоматы.

— Хорошо. Защитника на всякий случай лучше поднять наверх, в ракету.

После полудня небо затянулось тучами, и впервые с того момента, как люди попали на планету, пошел мелкий теплый дождь. Зеркальная стена потемнела, по ее выпуклостям с шумом сбегали маленькие ручейки. Автоматы работали неутомимо, песчаные струи, рвущиеся из пульсо-моторов, скрежетали и шипели на поверхности вырезанных плит, осколки стекла взлетали в воздух; дождь превращал песок в жидкую грязь. Черный втаскивал в ракету через грузовой люк контейнеры, наполненные радиоактивными обломками, другой автомат проверял счетчиком герметичность крышек. Потом обе машины волокли уже очищенные плиты на места, указанные Инженером, где в брызгающих фонтанах искр, выбрасываемых сварочными аппаратами, большие глыбы размягчались в пламени дуги, схватывались друг с другом и превращались в основание будущего помоста.

Вскоре выяснилось, что строительного материала не хватит. Под вечер Защитник снова выполз из ракеты и остановился напротив продырявленных стен. Зрелище было адским. Дождь все еще шел, он переходил в ливень. Неправильные квадратные солнца разрывали мрак ослепительным светом, гул ядерных взрывов смешивался с тупым шорохом пылающих глыб стекла; падая, они вспахивали почву, и тогда вверх рвались густые облака дыма и пара, лужи дождевой воды испарялись с пронзительным свистом, дождь вскипал в воздухе, не долетая до грунта, в высоте мириадами неподвижных радуг — розовых, зеленых, желтых -вспыхивали молнии. Угольно-черный в этом хаосе света Защитник отступал, медленно поворачивался на месте, поднимая тупое рыло, и снова громы и молнии сотрясали все вокруг.

— Это даже хорошо! — заорал Инженер в самое ухо Координатору.
– Может, их отпугнет такая канонада и они оставят нас в покое! Понадобится еще минимум два дня.

Его залитое потом лицо — в башенке было жарко, как в печке, -казалось ртутной маской.

Когда они отправились отдыхать, автоматы снова вышли наверх и шумели до утра, таская за собой шланги песчаных насосов, грохоча плитами стекла. Около сварочных аппаратов дождь сверкал и искрился невыносимо яркой голубизной, грузовой люк глотал новые контейнеры с обломками, параболическая конструкция за кормой ракеты медленно росла, грузовой автомат и экскаватор работали под ее брюхом, ожесточенно вгрызаясь в склон холма.