Eden
Шрифт:
Но… они никогда не… не стали бы, ведь так?
Рон приходит в себя быстрее меня.
— Даже если так, это не оправдание! Что мы сделали вам, чтобы заслужить подобное?
— Неужели вам еще надо спрашивать? — Белла приподнимает бровь. — Посмотрите на себя, грязнокровка и предатель крови. Неужели нам еще нужно «оправдание», как ты это называешь?
— Даже если они обращались с вами так же плохо, как вы с нами, — Рон немного трясет, он игнорирует вопрос Беллатрикс, — вы это заслужили, за все, что вы сделали.
Люциус поворачивается к Долохову.
— После тебя, Антонин.
Долохов направляется к Рону, его палочка поднята, а на лице — пугающее голодное выражение.
— У тебя проблемы, парнишка.
Все… закончилось.
Это длилось часами, но теперь все кончено.
Люциус закрывает дверь за Беллатрикс и Долоховым, которые тащат Рона из камеры, и поворачивается ко мне с легкой улыбкой.
— Что ж, этот вечер определенно был… насыщенным, ты не находишь? Мы получили от тебя всю информацию, которую хотели. Как я и говорил, это заняло не так много времени, но теперь все закончилось. И я получил то, что хотел.
Я неподвижно сижу на полу, словно каменное изваяние. Я все еще чувствую запах крови, и, кажется, даже ощущаю ее вкус на языке.
Кровь. Кровь Рона все еще на моих руках.
Она въедается мне в кожу, как воспоминания въедаются в мой мозг…
Пожалуйста, остановитесь, пожалуйстапожалуйста прекратите….Расскажи нам о Дамблдоре, грязнокровка… умоляю, не трогайте его… тогда расскажи нам о Нимфадоре Тонкс… нет, подождите, вы же обещали не причинять ему боли… Я соврал, мисс Грейнджер…
Я тру свои руки, пытаясь соскрести кровь с ладоней. Она не смоется. Она никогда не смоется.
Скольких людей я обрекла на смерть этим вечером? Скольких предала?
— Скажи мне, моя маленькая храбрая грязнокровка, ты что-нибудь усвоила о мужестве сегодня?
За всю свою жизнь я ни разу не чувствовала такой слепой ярости. Она кипит во мне бурлящим потоком, поглощает меня целиком. Сотрясаясь от дрожи, я поднимаюсь на ноги, и крепко сжимаю зубы, потому что моя голова вот-вот взорвется.
— Идите на хрен, — три крепких маленьких слова вырываются из меня.
Он широко улыбается, наслаждаясь и впитывая мой гнев и мою боль. Он подходит ближе, оттесняя меня к стене.
— Не хочу быть слишком оптимистичным, но, кажется, ты, наконец, выучила правила повиновения. Сегодня ты с большей охотой подчинилась мне, нежели вчера. Это значит, что даже у тебя есть цена, хоть ты и не думала, что когда-нибудь придется торговаться.
Я больше не вынесу. Мне хочется изуродовать каждый дюйм его бледного, самодовольного лица. Я хочу глубоко вонзить в него нож, чтобы он истекал кровью
Чтобы он почувствовал то, что чувствую я.
Он так близко, что у меня волосы встают дыбом, и ненависть, жгучая ненависть, волнами поднимается во мне.
— С трудом верится, что кто-то способен это сделать, — эта улыбка чеширского кота начинает меня раздражать. — И с кем? Со своим лучшим другом, с мальчишкой, которого ты любишь. Я уверен, это разобьет тебе сердце, но если бы ты только видела это выражение предательства на его лице, пока ты, улыбаясь, вонзала нож в его руку!
Гнев взрывается во мне, разрывая меня на миллион кусочков.
— Вы… Вы, больной, извращенец… Вы, Вы…
Я с трудом говорю.
Он хихикает.
Все. Его смех выводит меня из себя. Мой рука взлетает, и я сильно ударяю его ладонью по лицу.
Отпечаток моей руки остается на его бледной щеке, розовый, покрытый кровью, что была на моих руках.
Но мне уже все равно, и я ударяю его еще и еще. А затем начинаю молотить его в грудь кулаками, крича от гнева и боли, бессилия и чистой ненависти.
Он хватает мои запястья, отводя мои руки от себя. Его лицо еще сильнее бледнеет от гнева, и теперь кровь Рона и мой отпечаток стали еще ярче. Он поднимает руку и бьет меня по лицу наотмашь, раз, другой, третий, гораздо сильнее, чем его била я. Моя голова запрокидывается назад с каждым ударом, пока, наконец, я не падаю на пол, вся в слезах и криках боли.
— Вы заставили меня это сделать! Вы вынудили меня это сделать — я не хотела!
Он хватает меня за волосы и оттягивает голову назад, заставляя меня шипеть от боли.
— Как ты посмела? — шепчет он. — Как ты посмела поднять руку на меня?
— ПОЧЕМУ НЕТ? — в слезах кричу я. — Видит Бог, вы ранили меня! Почему я не могу ранить вас в ответ?
Он наставляет палочку на мое лицо, фыркая от гнева. Я пытаюсь отстраниться, стараясь не думать о том, что он собирается сделать.
Но ничего не происходит. Он лишь тихо смеется, проводя палочкой по моей щеке.
— О, посмотри на себя! Такая…слабая.
— Я не слабая.
— Ах, нет? — спрашивает он. — Вспомни, как быстро ты сказала мне все, что я хотел услышать. Немного боли, чуток страданий и ты запела, как птичка. Ты даже не можешь сопротивляться Империо. Разве это сила? Одному Богу известно, почему ты попала в Гриффиндор — факультет храбрецов.
Эти слова… они что-то задевают глубоко во мне, потому что, действительно… я не должна быть в Гриффиндоре. Я попала туда только потому, что хотела этого. Сортировочная Шляпа так и сказала: