Эдгар По. Сумрачный гений
Шрифт:
Свой последний учебный год в заведении «доктора Брэнсби» Эдгар По завершил досрочно: в конце мая — в самом начале июня 1820 года. И причиной тому стал стремительный отъезд семьи из Англии. Конечно, «стремительным» он мог показаться только Эдгару, которого «сорвали» с занятий, не дав доучиться месяц или полтора. В семье, видимо, знали (или предполагали — особенно в последний год), что возвращение неизбежно.
Как мы помним, Дж. Аллан, отправляясь с семьей в Британию, собирался обосноваться там надолго (если не навсегда). Он создал фирму («Аллан и Эллис»), открыл контору, нанял клерка, занялся торговыми операциями. Но то ли время было выбрано неверно, то ли бизнес в Англии делали по-другому — дела, что называется, «не шли». К тому же в 1819 году
Сложись дела Джона Аллана по-другому, преуспей он в Англии, кто знает, какой была бы судьба его пасынка. Скорее всего благополучнее. Он бы получил британское образование — учился в «публичной школе», затем окончил университет… Возможно, опекун усыновил бы его официально, со всеми вытекающими отсюда репутационными (и финансовыми) последствиями. Как все это отразилось бы на литературной составляющей его жизни, трудно представить, но то, что отразилось бы — несомненно. Впрочем, все это — сослагательное наклонение, и гадать по этому поводу бессмысленно. В среду, 14 июня 1820 года, одиннадцатилетний Эдгар Аллан По вместе со своими близкими ступил на палубу парусника «Марта». В тот же день корабль отдал швартовы и вышел из устья реки Мерси в открытое море. Так в Ливерпуле началась и там же закончилась британская страница в жизни будущего поэта. Никогда больше он уже не покидал пределов своей родины — Соединенных Штатов Америки.
Снова Ричмонд. 1820–1826
Морское путешествие продлилось тридцать шесть дней, и уже 21 июля корабль прибыл в гавань Нью-Йорка. В отличие от дороги «туда» путь «обратно» прошел, видимо, без особенных эксцессов вроде ночевок на полу, недостаточного питания, пренебрежения со стороны капитана и т. п. Во всяком случае, в письме, отправленном компаньону по прибытии в Нью-Йорк, ни о чем подобном мистер Аллан не упоминает. Тем не менее немедленно продолжить путешествие в Ричмонд семья не смогла: дамы тяжело пережили этот морской вояж, и, чтобы двинуться дальше, необходимо было поднакопить сил. Неделю спустя, все еще из Нью-Йорка, торговец писал Эллису:
«Намеревался уехать сегодня, но вчера миссис Аллан было так худо, что пришлось вызывать для нее врача. Сегодня она уверяет, что ей лучше, и я планирую отправиться завтра на пароходе. Он идет в Норфолк».
В Ричмонд Алланы прибыли 2 августа. Начался второй ричмондский период в жизни Эдгара По. Временные границы — всего лишь пять с половиной лет: с июля 1820-го по февраль 1826 года. Но они стали важнейшим этапом в жизни и судьбе поэта. Можно сказать, он стал переломным: ребенок превратился в подростка, а затем в юношу, испытал первое любовное чувство, начал писать стихи. Это было время высочайшего счастья и глубочайшей печали — эмоций, так много значивших в творчестве Эдгара По.
По возвращении в Ричмонд Алланы не смогли вернуться в свой прежний дом — тот был сдан в долгосрочную аренду. Разорвать договор торговец не мог, это сулило серьезные потери, а финансовое положение семьи на тот момент можно определить одним словом: катастрофическое. В эти дни мистер Аллан всерьез думал оставить бизнес и заняться фермерством, о чем не раз заявлял своему партнеру и даже просил того посодействовать, подыскав приличное хозяйство из числа тех, что сдаются в аренду. Но идея эта не нашла сочувствия у Ч. Эллиса. Он настаивал, чтобы Аллан не выходил из дела, и уверял, что все наладится, со временем удастся разобраться
Это был большой, просторный дом: двухэтажный, деревянный, опоясанный широкими открытыми террасами, с двускатной крышей. Он стоял в саду, в окружении деревьев.
В тот год Нед (так обычно Эдгара звали в семье) проводил здесь много времени: играл один или с товарищем — Томасом Эллисом, сыном владельца. Томас оставил воспоминания, и, судя по ним, мальчики подружились и весь год были почти неразлучны. Со слов приятеля ясно, что неизменным и безоговорочным лидером в их забавах всегда оставался будущий поэт. И дело не в том, что Томас был моложе, — Нед обладал явными качествами лидера: кипел энергией, был неистощим на выдумки. Младший Эллис вспоминал:
«Никто из мальчишек — моих приятелей не влиял на меня так сильно, как он. Он всегда был заводилой… <…> научил меня стрелять, плавать, кататься на коньках, играть в хоккей на траве, а однажды даже спас, когда я стал тонуть…»
Как видим, в этих словах звучит искренняя признательность. Но было и другое: оказывается, «тонуть» младший Эллис стал потому, что Эдгар «умышленно столкнул его в воду», чтобы тот научился плавать, а бросился спасать тогда, когда увидел, что «это необходимо сделать, а то будет слишком поздно». В словах Эллиса сквозит и явная обида на то, что за все их многочисленные проделки обычно доставалось ему, а не Эдгару: «Мое восхищение им не знало границ, но следствием этого было то, что он толкал меня на совершение многих таких поступков, за которые меня наказывали».
«Единственный раз мистер Аллан устроил ему порку, — вспоминал друг детства, — когда по инициативе Эдгара мы отправились в загородный лес. Это было в субботу, с раннего утра. Мы охотились, стреляли птиц и пробыли там до наступления ночи. Никто из домашних не знал, куда мы пропали».
Кстати, «лес» этот был частным владением. Следовательно, и «птицы», которых стреляли мальчики, тоже имели владельца. По сути, то, чем они занимались, называется браконьерством. Скорее всего за это и наказали Эдгара. К собственности в Америке отношение всегда было серьезным.
Люди, недоброжелательные к поэту (а таких имелось немало — не только в годы, когда он был жив, но и много позднее, в том числе и среди наших современников), примут приведенное свидетельство за красноречивое: вот, даже в детские годы По не отличался моральной чистоплотностью, уже тогда его терзал пресловутый «бес противоречия». Думается, вывод этот необъективен: кто из нас не совершал в детстве поступков странных, подчас необъяснимых и не всегда благовидных? Куда обоснованнее другое заключение: за многочисленные проделки мальчугана особо не наказывали. Ни о каких постоянных — даже спорадических — «репрессиях» в детские годы не могло идти и речи. Их просто не было. Можно, конечно, предположить, что приемная мать и тетушка Нэнси «покрывали» своего любимца, спасая его от гнева отчима. Но был ли он, этот гнев? Скорее всего мистер Аллан был довольно далек от повседневной жизни семьи, ее каждодневных маленьких радостей и досадных огорчений. А история с поркой явно из числа эксцессов. Нед увлекся, «преступил границы», по стечению обстоятельств досадно вовлек в свой мальчишеский мир человека, существовавшего явно на его периферии.
Интересно, что, по воспоминаниям не только Томаса Эллиса, но и других приятелей по детским играм (Джона Престона, Роберта Салли, Джека Маккензи, Роберта Стэнарда), молодой Эдгар По обладал явными лидерскими качествами, был физически очень развит, ловок, смел, вынослив и крепок. Довольно неожиданно узнать такое о поэте, который уже в тридцатилетнем возрасте воспринимался современниками как «развалина» — человек явно больной, даже немощный, отягощенный недугами. Странно? Но на поверку все оказывается вполне объяснимым. Об этом мы еще скажем, но несколько позже.