Эдгар По. Сумрачный гений
Шрифт:
«[„Золотой жук“] самое заметное из произведений американской литературы, опубликованное за последние пятнадцать лет».
«Мистер По обладает мощью большей, чем кто бы то ни был из современных авторов, не только потому, что способен создавать самые запутанные тайны, но и разгадывать их».
«Мистер По — человек удивительного и редкостного таланта, его прозаические шедевры не только оригинальны по стилю и замыслу, но, в целом, обладают уникальными достоинствами» [276] .
276
Цит. по: Thomas D., Jackson D. К. The Poe Log. 1809–1849. Boston, 1987. P. 420–430.
Впрочем, известность, а тем более слава никогда не остаются безнаказанными. Эдгар По имел возможность в полной мере убедиться в
написал в свое время русский поэт Дмитрий Кедрин, подмечая в общем-то характерную для творческого человека — амбициозного, ранимого, вечно сомневающегося в себе — черту. В силу склада характера и темперамента Эдгар По не был склонен к пересудам вполголоса, предпочитая говорить открыто, а еще лучше — на страницах газет и журналов. Но, увы, не был совершенно свободен от этого греха творческой индивидуальности. Правда, к чести нашего героя необходимо отметить: он никогда не обсуждал житейские обстоятельства того или иного человека, «не переходил на личности» — это его совершенно не интересовало, да и не пристало «виргинскому джентльмену». Он обсуждал творческие аспекты, но был совершенно негибок, порой несправедлив — мог обидеть и даже оскорбить. Таких «жертв» за годы его литературно-критической деятельности накопилось немало. Но, полагая себя если не гением, то чем-то около, существуя — главным образом — среди дилетантов и литературных «пигмеев», он был уверен в своем праве вольно раздавать эстетические щелчки и подзатыльники и потому коллег по цеху в основном не жаловал.
Читатель помнит, что в мае 1842 года Эдгара По на посту редактора «Журнала Грэма» заменил Руфус Грисуолд, «джентльмен, известный утонченным вкусом и наделенный талантами», как сообщалось в редакционном объявлении.
Что касается «вкуса», вероятно, на взгляд мистера Грэма, так все и обстояло: в 1842 году, незадолго до назначения на должность, он выпустил антологию «Поэзия и поэты Америки», и книга эта имела большой успех — ее читали и широко обсуждали. Издание, безусловно, было хорошо знакомо Э. По. И, конечно, по поводу «утонченного» вкуса ее составителя он не мог согласиться с Грэмом: поскольку себя полагал поэтом Америки номер один, а Грисуолд опубликовал только три его стихотворения. При этом миссис Сигурни была представлена семнадцатью стихотворениями, а Чарлз Ф. Хоффман, излюбленная мишень острот и, по мнению По-критика и поэта, совершенно бесталанная серость, аж сорока семью! [277] Больше, чем у По, было стихов в антологии и у Ф. Г. Хэллека, и у Р. У. Эмерсона, Дж. Г. Уиттьера, Дж. Р. Лоуэлла, не говоря о «плагиаторе» Г. Лонгфелло! Но в том-то и дело: Грисуолд был давно дружен с Хоффманом, а как обидишь давнего друга? По поводу «талантов» самого преподобного известно, что он писал стихи, но, думается, даже сам сознавал их ущербность. А вот что касается «джентльменства» Грисуолда, тут уж явное преувеличение. Джентльменом он никогда не был. И доказал это многократно: не только бессовестно оболгав Эдгара По посмертно, но и интригами при жизни поэта. Впрочем, интриговал не только Грисуолд, но и По. Увы, но и последнего нельзя назвать «рыцарем в белых одеждах».
277
В последнем, вышедшем при жизни Р. Грисуолда издании «The Poets and Poetry of America» (1856) количество стихотворений Эдгара По, правда, увеличилось до шестнадцати, а текстов Хоффмана — уменьшилось, но все равно их было больше, чем у По. Неужели Грисуолд считал последнего поэтом менее значительным, чем его друг? Едва ли. Но вот таким он был человеком.
Эдгар По познакомился с Грисуолдом, скорее всего, уже в конце 1840 года, когда тот перебрался из Нью-Йорка в Филадельфию и стал одним из редакторов влиятельной газеты «Дейли стэндард», в которой отвечал за литературную составляющую. Довольно скоро он приобрел репутацию критика нелицеприятного и даже жестокого. Занятая им принципиально-жесткая позиция импонировала По, и, насколько можно судить по сохранившимся письмам, они быстро стали близкими приятелями. Со стороны По, человека в общем-то довольно открытого, отношение к коллеге, видимо, было вполне искренним. Едва ли это можно сказать о Грисуолде. Похоже на то, что по отношению к своему другу он с самого начала испытывал «комплекс Сальери» и, может быть неявно, но соперничал с ним. Вероятно, не столько в области поэзии (скрепя сердце он, конечно, сознавал превосходство Э. По), сколько в сфере литературной критики, в которой даже попытался превзойти соперника жесткостью оценок.
Он стремился стать непререкаемым авторитетом — вершителем репутаций, своеобразной «истиной в последней инстанции». Это страстное желание и подсказало ему способ
Объясняя влияние Грисуолда на современную ему американскую словесность, Ю. Ковалев совершенно справедливо отмечал:
«История литературы содержит немало парадоксов. Один из них — огромное влияние, которое приобрел в литературных кругах в 1840-е годы Руфус Гризволд, человек, лишенный вкуса, таланта, творческого темперамента. Дело, по-видимому, в том, что сборники Гризволда были первыми американскими антологиями, а сам он оказался в положении владыки, выдающего „пропуск“ в национальную литературу и, в некотором роде, лицензию на бессмертие. Большие и малые прозаики и поэты искали его расположения и старались всячески ему услужить. К его мнению прислушивались издатели, редакторы и критики. Одобрение или неодобрение „самого Гризволда“ означало многое в литературном мире» [278] .
278
Ковалев Ю. В. Эдгар Аллан По: Новеллист и поэт. Л., 1984. С. 8, 9.
Зерна неприязни к Грисуолду в душе По проросли, скорее всего, когда по воле Грэма тот очутился в его редакторском кресле. Тем более что владелец журнала положил преемнику оклад гораздо больший. Поэтому и не смог сдержать раздражения в уже упоминавшемся письме Томасу.
Но все же в раздражении По в отношении коллеги больше было эстетического, литературного, нежели личного, человеческого. Первым прежде всего и следует объяснять появление серии публикаций под названием «Поэты и поэзия Филадельфии» в «Сэтеди мьюзеум». В июне в «Журнале Грэма» и в ноябре 1842 года в одном из бостонских журналов [279] Э. По весьма благосклонно отозвался о детище Грисуолда, но уже в январе следующего года опубликовал первый выпуск своих «Поэтов и поэзии». Скрытая полемика приобрела более явные очертания, когда вышел второй выпуск. Его Э. По «посвятил» себе, включив не только лестный очерк, сочиненный Г. Хёстом, но целых шестнадцать (!) своих стихотворений.
279
В журнале «The Boston Miscellany of Literature and Fashion».
С этого все и началось: в личном общении, в переписке, в газетных и журнальных публикациях они хвалили и восхищались друг другом, а за глаза, в узком кругу, высказывались об оппоненте пренебрежительно.
К чести По, он никогда не говорил о личных обстоятельствах Грисуолда, хотя они были весьма и весьма запутаны и неприглядны: тот сбежал из Нью-Йорка, оставив там беременную жену и двоих дочерей, но в Филадельфии отнюдь не слыл «святым затворником». Но По ограничивался язвительными насмешками и колкостями относительно самомнения приятеля и его поэтических талантов, а также творчества тех персон, к которым тот благоволил.
Грисуолд, напротив, с удовольствием распространял слухи о дурных наклонностях поэта, смаковал подробности его пьяных похождений, сплетничал о странностях поведения.
Отношения их осложнились, когда Эдгар По взялся за чтение публичных лекций. Тем более что темой своих выступлений он также избрал поэзию Америки. Но его оценки и суждения весьма разнились с грисуолдовскими, а на неизбежные вопросы аудитории об антологии он отвечал в основном язвительно.
Может быть, читатели помнят недавний голливудский триллер «Ворон» (2012) с Джоном Кьюсаком в роли Эдгара По. Фильм, конечно, очень далек от реальных событий (да и Кьюсак, хотя и играет, как всегда, хорошо, совершенно не похож на нашего героя), но один эпизод — когда По читает лекцию, весьма правдоподобен и вполне может являть пример удачной реконструкции.
О лекциях По, конечно, необходимо сказать особо. Прежде всего, потому, что начиная с осенних дней 1843 года этот вид деятельности становится важной составляющей его жизни и творчества. Да, мы не оговорились — именно творчества. Ведь многие идеи, позднее реализовавшиеся в его знаменитых работах «Философия творчества» и «Поэтический принцип», «обкатывались» не только и не столько в тиши рабочего кабинета, но и в общении с аудиторией с лекционной трибуны. Немаловажен и еще один аспект: лекции способствовали росту известности, можно сказать, даже популярности в читающих кругах, поскольку Э. По не только говорил о поэзии, но и читал свои стихотворения.