Эдгар По. Сумрачный гений

Танасейчук Андрей Борисович

Коль хочешь ты любовь внушать, Иди и впредь путем своим, Всегда собою будь и стать Не тщись вовек ничем иным. Ты так чиста, так мил твой взор, Краса так богоравна, Что не хвалить тебя — позор, А не любить — подавно.

К сожалению, даже замечательный перевод Ю. Корнеева не способен в полной мере передать колорит текста. В оригинале «приглашение к любви» звучит смелее, чем это удалось выразить переводчику.

Скорее всего, миссис Осгуд было невдомек, что она — не первая, кому поэт посвящает эти строки [329] . Но даже если это и не так, все равно она не могла не

«воспламениться» и не ответить стихами, которые озаглавила «Песнь эха». Начиналась «песнь» следующими строками:

Я знаю сердце верное, что бьется Для той, которая столь нежно любит, И даже знаю — для кого так бьется… Но не скажу — ведь слово чувство губит… [330]

329

Первой, кому Э. По посвятил эти строки, судя по всему, была его кузина Элизабет Херринг. Год спустя он адресовал эти строки Элизе Уайт, юной дочери Т. Уайта, владельца «Сауферн литерари мессенджер», чем, кстати сказать, вызвал его изрядный гнев.

330

Перевод М. А. Танасейчук.

Поэт ответил:

Любимая! Средь бурь и гроз, Слепящих тьмой мой путь земной (Бурьяном мрачный путь зарос, Не видно там прекрасных роз), Душевный нахожу покой, Эдем среди блаженных грез, Грез о тебе и светлых слез. Мысль о тебе в уме моем — Обетованный островок В бурлящем море штормовом… Бушует океан кругом, Но, безмятежен и высок, Простор небес над островком Голубизной бездонной лег [331] .

331

Перевод Б. Томашевского.

Хотя и это стихотворение он «переадресовал» (Э. По сочинил его в 1835 году и посвятил Мэри Уиндерн, подруге Эльмиры Ройстер, своей первой любви), но едва ли она могла знать об этом. Впрочем, это и не важно. «Литературный роман» разгорался. В течение года «обетованный островок» под своим именем и под псевдонимами опубликовал несколько стихотворений в «Бродвей джорнал». Впрямую они не были посвящены поэту, но сам факт публикаций, в которых он, разумеется, не был сторонним наблюдателем, красноречив.

Э. По уже не отвечал стихами, но между ними завязалась бурная переписка. Вполне вероятно, что в письмах были и стихотворные строки, но письма (читатель узнает почему) не сохранились. Они не просто стали видеться, но встречались очень часто — те, кто наблюдал за ними, свидетельствуют: ни одного литературного собрания, на которые теперь постоянно приглашали знаменитого автора «Ворона», не обходилось без участия Фанни (так ее звали некоторые друзья, так — с разрешения — ее называл и поэт). Один из свидетелей вспоминал «детское личико Фанни Осгуд, залитое слезами под влиянием его [По] колдовских чар». А Томас Инглиш, тогда уже недоброжелатель поэта, сплетничал: «Малышка Осгуд совершенно по-детски… не сводит глаз с По». Абсолютно прав был П. Акройд, когда утверждал: «По стал ее литературным кумиром» и «изо всех сил поддерживал Фрэнсис в ее идолопоклонстве» [332] .

332

Акройд П. Эдгар По: Сгоревшая жизнь. М., 2012. С. 178.

Хотя Фанни, безусловно, кокетничала, и порой на «грани фола», эту «грань» она, разумеется, переходить не собиралась. С ее стороны это был «острый», но совершенно литературный роман. Тем более что до По она довольно рискованно — в таком же ключе — флиртовала и с другими популярными литераторами. Например, с тем же Р. Грисуолдом.

Говорили, что она была несчастлива в браке, что ее муж, вечно поглощенный своей работой художник, не уделяет ей должного внимания. Может быть, и так. Но она родила ему троих детей. Да и «роман» развивался

на его глазах. Никто ничего не скрывал. И со стороны мужа, судя по всему, никакого раздражения такое общение не вызывало. Тем более что он знал общительный характер жены, ведал, что значит для нее литература. К тому же он ей доверял.

Труднее сказать, как воспринимал свои отношения с миссис Осгуд поэт. Сам он однажды в нетрезвом виде признался Томасу Чиверсу, что «чертовски влюблен». Но подразумевало ли это нечто «за пределами литературы» — желание физической близости, например?

Маргарет Фуллер, женщина весьма рассудочная и трезвая (кстати, совсем не из числа доброжелателей По, скорее наоборот), непосредственно наблюдавшая развитие событий, полагала, что для поэта эти любовные отношения на самом деле были «полной страсти иллюзией, которой он развлекал себя, скорее сочиняя ее сам, чем подчиняясь искреннему чувству» [333] .

333

Там же. С. 181.

Как сюда вписывается визит (в первых числах июля 1845 года) в Провиденс, штат Род-Айленд? Туда поэт отправился по приглашению Фанни (она гостила у подруги и послала записку с приглашением навестить ее). Да, в общем, без труда. Хотя свое путешествие По и предпринял втайне от семьи, заняв для этого десять долларов у Чиверса. Но это объяснить нетрудно: зачем беспокоить родных попусту?

С другой стороны, миссис Осгуд была нередкой гостьей в семье поэта, ее радушно принимали. Более того, по утверждению А. X. Квина, Вирджиния считала положительным влияние, что оказывала супруга художника на ее мужа, полагая, что та отвращала его от бутылки. Вполне возможно, что именно так и было. Во всяком случае, поэт действительно не позволял себе появляться в ее присутствии нетрезвым и воздерживался от спиртного.

Об отношении Вирджинии к миссис Осгуд (и наоборот) красноречиво свидетельствует фрагмент воспоминаний последней об одном из таких посещений:

«Его [По] собственная семья была очень простой, но поэтичной и высвечивала характер Эдгара По в самом выигрышном свете. Игривым, ласковым, остроумным, послушным и своенравным одновременно, точно балованный ребенок, — таким он был для своей юной и нежной жены, которую боготворил. Таковым он был и для тех, кто приходил к нему в дом — даже если его заставали в самый разгар его беспокойных литературных трудов, — всегда улыбающийся, с добрым словом, внимательный и воспитанный… Вспоминаю его однажды утром (незадолго до того, как он переехал), когда он был особенно весел и беззаботен. Вирджиния, его милая жена, написала мне записку с приглашением навестить их. Я никогда не могла сопротивляться ее ласковым словам, тем более что наслаждаться обществом [По] мне больше всего нравилось в его собственном доме, нежели в ином другом месте, и я поспешила на Эмити-стрит. Там нашла его — он только что закончил очередную серию очерков для „Литераторов Нью-Йорка“. „Вот, смотрите, — сказал он с торжествующей улыбкой, указывая на несколько небольших рулонов узкой бумаги (он всегда писал таким образом). — Я собираюсь показать вам, как, исходя из величины этих рулонов, я оцениваю значение тех или иных представителей нашей литературной братии. Один из них содержит и вашу подробную характеристику. Вирджиния! — позвал он. — Иди сюда и помоги мне!“ И один за другим они принялись разворачивать их. Наконец нашли один, который казался бесконечным. Развернув его целиком, Вирджиния с началом рукописи со смехом отбежала в дальний конец комнаты, а ее муж, с окончанием в руках, занял противоположный. „Ну и кому посвящен сей длиннейший свиток?“ — спросила я. „Вы только послушайте ее, — вскричал он, — можно подумать, ее тщеславное сердечко ничего ей не подсказало!“» [334] .

334

Quinn A. H. Edgar Allan Poe. A Critical Biography. Baltimore; L., 1998. P. 480.

Действительно, очерк, посвященный миссис Осгуд, — один из самых больших в «Литераторах Нью-Йорка». Стоит ли говорить, что и один из самых (если не самый) доброжелательных — с цитированием стихов и дифирамбами таланту. Но ведь и не был никогда Эдгар По критиком справедливым — не только «партийная принадлежность», но и личные симпатии и антипатии всегда играли важную роль в его журналистских публикациях.

Последнее стихотворение, адресованное «Фанни», По написал 13 февраля 1846 года и прочитал его в субботу 14 февраля, на День святого Валентина, в собрании литературных дам — в салоне Элизабет Оукс Смит. Вот эти строки в переводе В. Брюсова: